— Сядь, – велел отец, когда я закрыл за собой дверь в
капитанскую каюту.
Я натянул рубашку и уселся у стола в кресло, притащенное
когда-то с захваченного испанского галеаса. В бурную погоду это
обитое красным бархатом кресло приходилось привязывать за спинку к
крюку в стене, чтобы оно не шлялось по каюте, но папаша почему-то
его любил.
На столе, как всегда, лежала отцовская трубка, которую он
изредка покуривал, кисет и ониксовая пепельница в виде черепа; как
всегда, покачивался над столом подвесной фонарь; как всегда, висел
над рундуком портрет моей матери, нарисованный маслом невесть когда
и кем. В шкафу, пострадавшем во время шторма, починили дверцу, она
больше не болталась на одной петле. Я бывал в этой каюте тысячи раз
и так к ней привык, что мне нечего было здесь разглядывать, поэтому
я посмотрел в окно, на залив Карлайл, за которым на фоне зеленого
холма белели дома Бриджатуна. Увлекшись обучением юнги, я отказался
отправиться в город вместе с отцом, Янссеном и остальными, и теперь
об этом жалел: такого крепкого рома, как на Барбадосе, не делали
больше нигде в Карибском море. Судя по багровым щекам папаши, он
отдал должное местной выпивке.
Отец сел на рундук по другую сторону стола и сказал:
— Переход до Габона займет невесть сколько времени. Сплошные
встречные пассаты, дьявол их дери.
— Да, сэр, – кивнул я, не очень понимая, куда он клонит. Такое
лучше было бы обсуждать со штурманом и квартирмейстером.
— Во время перехода на борту не должно быть никаких драк.
Я облизнул разбитую нижнюю губу, по которой случайно мазнул
кулак Кильки.
— Это не драки, это… обучение.
Отец фыркнул и взял трубку.
— И чему ты эдак пытаешься его обучить?
— Смирению.
— На кой черт мне на борту распроклятый смиренный скромник?
Здесь что – монастырь?
Я подумал (не в первый раз) не рассказать ли капитану о том, то
юнга смухлевал с картой клада. И в который раз решил не говорить.
Во-первых, я почти не сомневался, что Килька соврал, чтобы меня
позлить. Во-вторых, я считал разборки с навязанным мне матлотом
своим личным делом.
Папаша достал кисет и принялся набивать трубку табаком.
— Если бы не щенок, которого ты пытаешься искалечить, «Аланна»
уже шла бы в Бристоль, – проворчал он. – А потом, в Голуэе, ты
узнал бы жизнь без качки, без хлещущей через шпигаты воды, без
червивых сухарей, без…