Отец выбил кресалом огонь из кремня, поднес к табаку тлеющий
трут и запыхтел, раскуривая трубку.
«Без попутного ветра, без синего моря, над которым летишь с
чайками наперегонки, без веселых пирушек и драк в разных портах,
без песен у костра, без команды «Аланны Дин»…»
— Разве это жизнь? – вырвалось у меня.
Отец выпустил облачко едкого дыма. Некоторое время он молча
курил, потом проворчал:
— Хотел бы я знать, старик Уолш еще жив?
— Какой Уолш? – не понял я. Обычно я мог угадать, что творится в
папашиной черепушке, но сейчас – нет.
— Патрик Уолш. Отец твоей матери. Прости, Аланна, – папаша
обернулся, чтобы посмотреть на портрет, – но нынче все твои
родственники в сравнении со мной – голь перекатная и будут до
смерти рады моим подачкам.
Я не раз слышал, как отец обращается к моей нарисованной матери,
как к живому человеку, но ни разу в жизни он не заговаривал о том,
что пригнало его из Голуэя в Карибское море и заставило поднять
черный флаг.
— Вы с Уолшем не ладили? – спросил я.
Отец нахмурился, попыхивая трубкой. Потом вынул ее изо рта.
— Не ладили? Ха. Можно и так сказать. Аланне было шестнадцать
лет, мне – восемнадцать, когда мы дали друг другу слово. Я был
круглым сиротой и таскал в порту грузы за жалкие пенсы, а старик
Уолш считал себя богачом и мечтал стать еще богаче. Он собирался
выдать дочь за торговца пенькой, но Аланна… – отец снова оглянулся
на портрет. – Аланна знать не хотела никого, кроме меня. Уолш был
упрям, его дочь – еще упрямей, а я… Кхм… Я всегда был не дурак
подраться. Помахать кулаками после кружки эля для меня было самым
милым делом. Уверен, старый мерзавец дал деньжат тем громилам в
портовом кабаке, чтобы они избавили его от такого зятя. Да только
все вышло по-другому – я покалечил двоих и угробил третьего,
проломив ему башку.
Я широко улыбнулся. И после этого папаша бранит меня за
драчливость?
Заметив мою улыбку, отец нахмурил кустистые брови.
— После такого дела меня ждала каторга или петля, но Аланна
украла у отца деньги и заплатила торговцу брига, отправлявшемуся на
Барбадос… Заплатила за нас обоих.
Папаша невыносимо долго молча курил, и я не выдержал:
— А потом?
— Мы не добрались до Барбадоса, – сообщил он. – Нас взял на
абордаж Роб Каллифорд.[2] Ты, поди, и не
слыхал о таком…
— Конечно, слышал! Он был везунчик. Всех его людей повесили, он
один ускользнул от петли.