- А не жаль? – спрашиваю. – Золото
же, камешки, денег стоит.
- Искать покупателей, при том, что у
нас нет связей в блатном мире? – удивилась девушка. – Сам посуди,
спалимся на «раз-два-три» при попытке реализации.
Я пожимаю плечами. Конечно, она
права, да и уголовника жалеть не стоит. Смерть таких как этот тип –
никакая не потеря для общества, скорее наоборот. А всё же, мне
стало несколько не по себе при виде того, как хрупкая девушка
хладнокровно вспарывает печень связанному, извивающемуся, мычащему
в предсмертном ужасе человеку.
До машины мы добрались минут за
десять – выглянули, убедились что снаружи никого, слезли по
пожарной лестнице и, не оглядываясь, нырнули в проулок. Альтер эго,
кое-как выкарабкавшийся из дальнего угла, куда его отфутболила моя
взбунтовавшаяся личность тихонечко скребётся – просится на волю.
Сейчас, погоди минутку…
В горле у меня сухо, язык - словно
крупная тёрка. А потому, уже выйдя на площадь перед магазином
«Рыба» (Карменсита стоит возле открытой дверцы «Победы»,
нетерпеливо постукивая каблучком) я сворачиваю с траектории и
нетвёрдым шагом направляюсь к автоматам с газировкой
Три копейки, с грушевым сиропом
«Дюшес»? Да хоть с томатным, мне сейчас всё едино. Выгребаю все
трёхкопеечные и копеечные монетки, что нашлись в карманах, и долго,
жадно глотаю холодную пузырчатую воду, забывая сполоснуть гранёный
стакан перед тем, как наполнить его заново.
Уф-ф, вот теперь можно жить…


1979 г., июнь,
Подмосковье.
Вечер того же дня.
Карменсита не обманула. Болид, в
который превратилась в её руках «Победа», домчал меня до цели за
час до того, как наша братия вернулась с полей. По дороге мы
говорили об одном: сегодняшний наезд на чердаке – это очередные
неумёхи-Десантники, взявшиеся не за своё дело, или простые
уголовники, оказавшиеся не в том месте и не в то время? Ни до чего
не договорились, и Карменсита пообещала обсудить вопрос с
генералом. Обсудит, конечно, куда денется. Ещё и отчёт напишет для
особой, секретной папочки, каковая, несомненно, где-нибудь, да
имеется…
Но неприятности остались позади, а
внезапно образовавшееся свободное время следовало использовать с
толком. И я, не заходя в наши апартаменты, направился на
конюшню.
С заведующим конюшней, мужичком,
откликающемся на обращение «Фомич», я познакомился на второй день
пребывания в совхозе. Местный конский состав не поражал ни
численностью, ни разнообразием – всего-то шесть голов, из которых
пять обыкновенных крестьянских саврасок, невысоких, мохнатых,
коротконогих. Шестой же - гордость Фомича, огромный караковый
жеребец по кличке «Председатель», в чьих статях опытный глаз (а у
меня именно такой) без труда угадывает крови орловских рысаков и
советских тяжеловозов. Мощный, широкогрудый, Председатель ходит по
большей части, в упряжи, но и к седлу, по словам Фомича, вполне
приучен. Это здорово – я обожаю лошадей, почему и поспешил с
Фомичом закорешиться. Теперь он охотно позволяет мне чистить
лошадей, а под вечер, когда солнце уже клонится к горизонту –
заседлать Председателя и покататься часик-полтора по ближайшим
окрестностям. Дружбе нашей в немалой степени способствуют бутыли с
мутной жидкостью, изготовленной и разлитой в пещере местной Гингемы
бабы Глаши, которые я при каждом визите исправно доставляю Фомичу.
Что ж, такова жизнь – да и найдётся ли в благословенном отечестве,
средней его полосе, хоть одно село, где не нашлось бы своей
бабки-самогонщицы?