С той осени в школу Узорной пошел и
братишка Олафа, Вик, — в Сампе была только младшая школа, один
класс на всех, в нем едва набиралось десять человек.
Ночь только начиналась — в полдень
небо еще светилось на юге волшебным сине-зеленым светом, но к концу
уроков становилось совершенно темно. Зимой, когда выпадал снег,
дорога не казалась такой темной, но осенью иногда приходилось идти
чуть ли не ощупью. Электрических фонариков в те времена не было
(верней, были, но не фонарики, а фонари, и не для баловства, а для
работы), и ребята брали с собой «летучую мышь», заряженную
сыротопом[1]. Вообще-то она мало что
освещала, потому и зажигали ее редко, и не на дорогу вовсе
посмотреть. В тот раз «летучую мышь» нес Олаф — как старший.
Ида дразнила его за единицу по
литературе до самого болота, и если бы она не была девчонкой, он бы
быстро заткнул ей рот. Нет, ударить девчонку, конечно, унизительно,
позорно. Но почему они пользуются этим? За единицу по литературе и
так влетит, а тут еще она…
— Оле, ну вот зачем ты отвечал, а?
Сказал бы, что не знаешь, и получил бы в два раза больше — не
единицу, а двойку.
— Дура! Кроме меня в классе никого
нет, что ли? — вспылил Олаф. — Я один, что ли, не читал? Я же время
оттянул!
— Ох, благородный герой! —
рассмеялась Ида. — Ромео и Джульетта поженились и стали жить
вместе!
— Сама так рассказала, а теперь
ржешь!
Ида расхохоталась еще громче.
— Не поженились. Обвенчались. Я
сказала «обвенчались». А чем ты слушал, я не знаю.
— Какая разница: поженились,
обвенчались… — проворчал Олаф. — Стали мужем и женой.
— Оле, они не могли жить вместе, в
этом же основная суть. Если мы с тобой ночью тайно придем к Планете
и скажем, что мы муж и жена, мне мама все равно не разрешит с тобой
жить.
Малявки расхохотались (включая
Вика!), кто-то сквозь смех выдавил неразборчивое «жених и
невеста»…
— Чего? Вообще с ума свихнутая? Я с
тобой жить и не собираюсь! Нужна ты мне! — Олаф не нашел больше
слов в свое оправдание, захлебнулся возмущением. Малявки смеяться
не перестали, даже развеселились еще больше, и от обиды Олаф
ускорил шаг.
— Оле, Оле, погоди! — через минуту
взмолился Вик. — Я так быстро не могу!
— Пусть идет, — услышал Олаф
надменный голос Иды. — Мы и без него найдем дорогу.
Он шел так быстро, что через
несколько минут перестал слышать голоса за спиной. Раза два или три
его кто-то звал по имени, но Олаф не остановился и не ответил. Нет,
ну надо было такое ляпнуть, а? Мама ей не разрешит… И Вик — ну
какой мерзавец, а? Пусть не липнет после этого!