— Ты… неправильно меня понял. Извини.
Я не хотела вешать на тебя свои проблемы.
— Перестань. Это не проблемы — это
беда.
— Да, и это моя беда. А не твоя. Мне
не нужно сочувствия, можешь поверить. Мне нужно чудо. Волшебство.
Мне нужно, чтобы вероятность повернулась ко мне лицом. Извини,
просто… как-то все сразу навалилось… Этот день рождения еще…
проклятый день рождения… И эта девочка сегодня, она же совсем
девочка, ей еще двадцати не исполнилось, это просто… это какой-то
чудовищный рок, никто не ждал…
Глаза Норы оставались сухими, но она
поднимала лицо, будто хотела спрятать слезы. И морщилась. Холодная,
отталкивающая красота исчезла, за ней не стояло ни обаяния, ни
прелести, ни соблазнительности — ничего, что делает женщину
желанной. Но… ничто не вызывает большего сочувствия, чем минутная
слабость сильного человека. Нет, не сочувствия даже, не унижающей
жалости, — странной, острой, болезненной любви.
Он поцеловал ее насильно, обхватив за
руки, чтобы она его не оттолкнула. Она бормотала, что Олаф
неправильно ее понял, что это чудовищно — в секционной, рядом с
раскрытым телом, что ей не это вовсе нужно, что она не собирается
больше рожать, а если и собирается — то не от первого встречного,
что это вдов утешают в постели, а не матерей, что она не простит
себе никогда, что это оскорбительно в конце концов! Но потом… Не
сдалась, нет — приняла решение. Расслабилась, размякла и честно
ответила на поцелуй. Ее хотелось отогреть, а лучше всего замерзших
отогревают человеческие тела. Человеку необходимо чужое
прикосновение…
Вот такая вышла интересная
психотерапия.
А чудо все-таки произошло. Нора зашла
в секционную через неделю — до этого она избегала встреч с Олафом,
— посмотрела надменно, сверху вниз. Начала официально:
— Я должна поставить тебя в
известность…
— Да ну? — Олаф наклонил голову набок
— он тоже чувствовал себя неловко, потому и выбрал этот
снисходительный, издевательский тон. — В известность?
Она пропустила его колкость мимо
ушей.
— Диагноз оказался ошибочным, моему
сыну ничто не грозит. Это не опухоль, что-то возрастное,
гормональное.
Олаф кивнул. Улыбнулся. Не ей — от
радости, от того, что тяжесть свалилась с плеч. Он и не
догадывался, какая это была тяжесть… Как не чувствуешь веса
рюкзака, пока его не снимешь.
— И я хочу тебя поблагодарить, —
продолжала Нора холодным, официальным тоном, — за то, что ты меня
поддержал в такую трудную минуту…