Однако логично было предполагать, что
существует и другая информация — та, которая способна потрясти
основы существования Восточной Гипербореи; любые государства во все
времена имели подобную информацию и держали ее в секрете, это
нормально. Но чем СИБ готов жертвовать ради сохранения таких
тайн?
Люди выжили после потопа, потому что
объединились, потому что заново научились жертвовать собой ради
других, потому что подчинили свою жизнь общине — Гиперборее —
человечеству. Олаф вырос с мыслью, что его жизнь имеет ценность
лишь как часть целого, не будет целого — не будет и смысла.
Но… ничто не ценилось гипербореями
так дорого, как человеческая жизнь. Никто не считался со
средствами, если речь шла о человеческой жизни. И дело не в том,
чего обществу стоило вырастить юношу или девушку до детородного
возраста (хотя молодым балбесам любили колоть этим глаза), — жизнь
бесценна сама по себе.
В ОБЖ, и особенно в СИБе, работали
люди, способные взвешивать ценность человеческих жизней. И умом
Олаф понимал, что это правильно, что при угрозе целому нельзя
считаться с малой его частью. Но только умом. Впрочем, он был не из
тех, кто лучше других знает, как управлять государством.
Нужно было поесть и перевязать руки.
Минут за двадцать он немного отдохнул, но не настолько, чтобы
отправиться в шатер или на берег за водой. И поспать все же стоило,
но после еды.
Рулончика пластыря, лежавшего в
аптечке, не хватило, чтобы закончить перевязку, пришлось искать
короб с медикаментами — он нашелся с левой стороны от входа,
накрытый пыльными бумажными мешками, приготовленными под собранные
и переработанные водоросли. Олаф, конечно, перепачкал и чистый
пластырь, и промытые ранки, — пыль оказалась едкой, возможно с
примесью известки. Руки зажгло, будто их щедро посыпали красным
перцем, а при попытке смыть пыль водой жжение только усилилось,
перешло на тыльные стороны ладоней — ну точно так с перцем и
бывает! Впрочем, как и с известкой. И они собирались складывать
водоросли в эти мешки?
Раны, и без того воспаленные, теперь
однозначно не дали бы уснуть, Олаф едва сообразил, что надо
попробовать промыть их маслом, раз не помогает вода. Масло помогло
(значит, не известка), но воспаление-то осталось. Даже на тыльных
сторонах ладоней кожа покраснела и припухла — чуть не эритема, — а
ссаженные костяшки кулака заболели так, будто не заживали
вовсе.