Мальчик сказал, что его зовут Йохан и он давно ждал меня.
Объяснил Йохану, что он – русский и звать я его буду по-русски –
Иваном[4], потихоньку учить русскому
языку, а пока говорить будем по-немецки. Хаким сказал, что
мальчишку мы похитили из приюта для умственно отсталых детей, приют
муниципальный и особенно никто там с детьми не занимается,
максимум, что воспитанники заведения могут усвоить (да и то, далеко
не все) - какое-то несложное ремесло. Тем не менее, Хаким клятвенно
уверил меня, что Иван – мой сын, он очень долго выяснял это,
потратил немало денег и только когда убедился на сто процентов,
решился выкрасть мальчишку. Для меня стало шоком, что я пробыл в
так называемой клинике профессора Шнолля четыре с половиной года,
так как думал, что я очнулся там после какой-то травмы или болезни
совсем недавно, пусть и не помню ничего из прошедшего. За это время
моему сыну исполнилось 4 года и пять месяцев, но я его только
сегодня увидел. Хаким обнадежил меня, что чуть позже расскажет все
подробно, а сейчас нам нужно поесть и выспаться, он тоже очень
устал.
[1] Очень серьёзный случай,
физиологические роды невозможны, так как отслаивание плаценты
приведет к сильному кровотечению, что и случилось.
[2] Пережившие клиническую смерть
часто рассказывают, что они неслись по тоннелю, в конце которого
сиял ослепительный свет.
[3] Фати – папа, папочка (нем.) –
уменьшительное от слова Фатер – отец.
[4] Иван – по-немецки Йохан или
Ханс.
В гостях у Мартина и его жены Марты (просто гуси из сказки про
Нильса, хотя кто такой этот Нильс и причем тут гуси я не
знал[1]), мы прожили три недели. Нас
кормили простой и сытной крестьянской едой, очень вкусными
молочными продуктами – у хозяев была своя ферма с двадцатью пегими
коровами, которых Марта вместе с приходящей работницей
собственноручно доила, перед этим тщательно помыв им вымя,
разговаривая с коровами во время дойки и коровы как будто понимали
ее, прядая ушами с биркой. Утром пастух выгонял все стадо на выпас
и коровы шли под перезвон больших медных колокольцев, которые на
широких лентах висели у них на шеях. Эта музыка очень нравилась
Ивану и вообще, он раньше не был в деревне и не видел животных,
поэтому ко всем во дворе приставал с расспросами и вызывался
помогать.
Марта на него нарадоваться не могла – у самих хозяев детей не
было, и всегда подкладывала ему вкусненькое в тарелку и улыбаясь
смотрела, как мальчонка уплетает, набегавшись и проголодавшись. Три
недели отдыха пошли всем на пользу. Я и Иван отъелись и Хаким даже
стал заниматься с нами гимнастикой, сказав мне, что Иван очень
ловкий, у него отличная растяжка (ну это еще, пока он ребенок - на
шпагат ему сесть не проблема: хоть на продольный, хоть на
поперечный). Они с Хакимом развлекались, внезапно бросая друг в
друга деревянный шарик, обшитый клочком овчины. Шарик, по условиям
их игры, можно было бросить в оппонента из любого положения во
время разговора или на прогулке, бегом или при ходьбе, не важно.
Нельзя было только забавляться этим в хозяйском доме. При поимке
шарика или промахе ход переходил к поймавшему, а счет шел на
пропущенные броски, закончившиеся попаданием, при этом тот, в кого
попали, получал штрафной балл. А вот если противник поймал шарик, а
не просто поднял с земли пролетевший мимо и упавший, то поймавшему
списывался один штрафной балл за ранее пропущенное попадание. Так
вот, Иван сначала безбожно проигрывал, потом наловчился и сравнялся
с Хакимом, а потом стал и опережать его – Хаким чаще пропускал
броски пацана.