При этих
словах, Мартин столь убедительно нахмурился, что даже самый глупый
из валахов, незамедлительно бы понял, что его прямо сейчас начнут
возить мордою по щепастой столешнице. И это в лучшем случае, если
повезет.
- Ах, этот!
- совершенно не убедительно «вспомнил” староста. - Да, помню, был
такой.
- И где же
он? - на уста Йожина вернулась улыбка, поощряющая рассказывать
дальше.
Однако
староста лишь вжал голову в плечи. Голос его задрожал свечой на
ветру:
- Он там...
в подвале, в церкви...
- Что ж,
значит, нам самое время посетить Дом Божий, - резюмировал святой
отец.
Уже в
дверях Мартин тихонько шепнул на ухо спутнику:
- Мирослав
задерживается. Чую, ничего хорошего мы не увидим.
- Я бы
сказал, что ты прав как сам Господь, - так же негромко отозвался
Йожин. - Но богохульно сие было бы.
Должным
образом мотивированный староста не терял понапрасну ни единого
мига, благо до церквушки идти было всего ничего. Здесь нестройные и
жуткие вопли гуляющей солдатни слышались куда лучше. Местный
священник, худой и невзрачный дядька неопределенного возраста, уже
поджидал непрошеных гостей.
- В
подвале, - коротко сообщил он и пояснил. - Там холоднее.
Церковный
подвал тоже был памятью о временах процветания - большой,
благоустроенный, основательный. С десятками креплений под факелы на
стенах. Сухой, в меру холодный - в самый раз для мясного склада.
Умеренно просоленная свиная туша может висеть здесь в самую сильную
жару и ничего с ней не сделается. Йожин даже подумал, что прежде
подвал наверняка для этого и использовали. Дом, конечно, Божий, но
жить-то надо. Сейчас же волею злой судьбы, подвал превратился в
покойницкую.
Сквозь
открытую дверь в подвал проникали тусклые лучи света. Потревоженные
пылинки плясали крошечными чертенятами. Священник и староста
ощутимо ежились, и не только от холода, а скорее - совсем даже не
от него. На столе в окружении полудюжины оплывших свечей лежало
тело, полностью скрытое рогожей.
- Что ж,
приступим, - бодро сказал Йожин, который, на самом деле, бодрости
нисколько не чувствовал. Монах не любил запах застаревшей крови, а
здесь его имелось в избытке, несмотря на холод. Мартин кивнул и
достал из широкого раструба длинной перчатки некий предмет, больше
всего напоминавший инструмент, называемый циркулосом. Вот уж кого
не могли смутить ни покойники, ни тяжелый дух человеческой крови,
так это седого усача.