Теперь умирала Пина, Вито не было видно уже несколько дней. В
Гардарику уехало больше персонала, чем артистов. Штефан рисовал
размашистые спирали поверх расчетов и думал, что скоро придется
вспоминать, как копать картошку, или, что еще хуже – плясать
чардак.
Из-за подпольной деятельности Томаса Штефану никак не удавалось
накопить на экраны и проекторы, а запретить Томасу тратить деньги
он не мог. Хотя бы потому, что когда-то именно Томас привел их с
Хезер в цирк. Хезер как раз научилась гадать, а Штефан зазывал
народ и следил, чтобы ей больше не ставили синяков. Огненно-рыжую
шевелюру и мечтательный синий взгляд Томаса он заметил в толпе
безошибочно, вцепился в обшлаг его сюртука и уговорил зайти в
палатку.
Томас тогда был моложе. Тесс Даверс, его мать, еще не пересела в
инвалидное кресло и была лучшим униформистом Кайзерстата. Это они
собрали артистов, придумали номера и костюмы, они сделали труппу
успешной. Антреприза «Вереск» была Томасом и Тесс Даверс, а Штефан
с Хезер, взявшей ее имя – наследниками, и, видимо, не слишком
достойными.
Все это ясно читалось в исчерканных спиралями числах.
Он просматривал кредитные сводки, печатавшиеся в газетах. Самые
выгодные условия были, как всегда, во Флер, но чтобы поехать во
Флер и взять там кредит требовалось сначала не умереть в Морлиссе и
подбить все счета, чтобы было, что показать банку.
Он подсчитывал убытки от потери оставшихся костюмов и
оборудования. Впрочем, осталось одно старье, и везти его в
Гардарику выходило дороже, чем купить новое.
Он вполголоса, на родном языке, материл владельцев морлисского
завода, не плативших зарплату рабочим, морлисское правительство и
совсем немного – Томаса, который с чего-то взялся им
сочувствовать.
И еще, очень тихо, припоминал Пине что означало ее имя на его
языке. Он сразу сказал ей, что тот офицер с грустными глазами такой
грустный потому что уже одной ногой в могиле, а не от тонкой
душевной организации, но разве темпераментная, черноглазая Пина
когда-то кого-то слушала.
Ночь прошла спокойно, и Штефан успел понадеяться, что все и
вправду обойдется.
Взрыв раздался когда начала тускнеть непроницаемая
предрассветная тьма.
Грохот был такой, что проснулась даже Хезер. Штефан выпутался из
одеяла и ее объятий, медленно встал и отодвинул занавеску. Стекло
уцелело, но пошло трещинами.