[1].
Извините, не буду развивать эту тему.
Но вот эта уверенность в личности Сталина-тирана, которую нам так
усиленно прививали мне тоже претила. Я понимал, что истина где-то в
другом месте. В конце своих раздумий я пришел к выводу, что Сталин
– реальный политик, который шел к своей цели и достигал ее,
используя те инструменты, которые имел под руками. Это если в двух
словах. Знаете, глупо подходить к людям другой эпохи с точки зрения
морали моего времени. Поэтому, если разобраться в том, что я
испытывал перед встречей с Вождем и Учителем, то это были –
волнение (мандраж), страх, да, страх был, надо признаться себе
честно, интерес, уважение, любопытство (заметил, что наблюдаю за
ситуацией вроде как сбоку – как будто нематериальный Андрей
Толоконников наблюдает за вполне материальным Алексеем
Виноградовым, мол, как ты, Леша сейчас выкрутишься). Но все эти
чувства исчезли, как только я увидел ЕГО.
Говорят, что Иосиф Виссарионович
особого впечатления внешне не производил. Я уже видел его, но
издалека, на награждении. Тем более, что награждал меня Всесоюзный
староста Калинин одним из последних, и Сталина где-то не было, я
даже не заметил этого, так был взволнован.
Теперь же состоялась встреча «глаза в
глаза» и я могу точно сказать, что даже первое, беглое впечатление
ОН производил потрясающее. У меня было абсолютно точное чувство,
что мы были почти одного роста, но совершенно разного масштаба.
Личность Сталина давила на меня, так что собраться с духом и
отрапортовать удалось не сразу.
Знаете, было все, что так известно по
многочисленным фильмам: военного образца френч без знаков отличия,
трубка в руке, лицо с оспинами, внимательные глаза, крупный нос,
густые седые усы… но… ни один из актеров не мог передать ту
харизму, ту атмосферу силы, которая исходила от моего визави.
Сталин заметил мое смущение и ту задержку, с которой выдавил из
себя приветствие. Скорее всего он знал и неоднократно наблюдал, как
люди теряются в его присутствии. Самые эмоциональные особы даже
впадали в ступор. Очень часто он сам выводил своих посетителей из
сложного душевного состояния каким-то второстепенным вопросом,
обращением по имени-отчеству, но в отношении меня никаких
спецприемов не применялось. Меня изучали, как изучают мошку под
увеличительным стеклом. Сталин молчал. Пауза затягивалась. Тогда я
ляпнул то, чего никак от себя не ожидал: