Другой вопрос заключался в том, каким образом этот нелюдь сумел
здесь так быстро оказаться. До пирамиды-то топать прилично.
Нормальный человек даже бегом не успел бы. Да и на крыльях,
наверное, не добрался бы. Видимо, неподалеку от трона есть тайный
ход. Или же мы очень мало знаем о моранах. Хотя в данный конкретный
момент мне на это было, если честно, начхать.
– Что ты увидела? – нахмурился повелитель, когда я
устало опустила рвущуюся в бой По и, по-стариковски согнувшись,
оперлась на нее, как на клюку. – Тебе удалось хоть что-нибудь
рассмотреть?
Я угрюмо промолчала. Мне было так плохо, что даже говорить не
хотелось.
– Ты увидела что-нибудь определенное? – продолжал
настаивать моран, но я только прикрыла глаза и без сил опустилась
на пол, выпустив из рук отполированную рукоять. – Эй,
ведьма!
– Богиней прошу: уйдите…
– Тебе что, плохо? – озадачился нелюдь, додумавшись
наконец до чего-то умного. А когда я не ответила, наклонился,
обеспокоенно заглядывая в мои затуманенные глаза, в которых
еще стояло последнее видение. После чего неуверенно коснулся
перчаткой моей щеки и, стерев со скулы влажную капельку, едва
слышно уронил:
– Прости.
Я не стала возражать, когда это бестолковое чудовище подхватило
меня на руки и куда-то понесло. И ни слова не сказала, когда
оно на удивление бережным жестом отвело с моего лица выбившуюся из
прически прядку. Уронив потяжелевшую голову морану на грудь,
я безучастно обмякла в его руках и невидящим взглядом смотрела
в пустоту. Туда, куда обычный человеческий взор проникнуть был не в
состоянии и где одна за другой стремительно менялись реалистичные
до ужаса картинки…
В себя я пришла, судя по всему, нескоро – вокруг снова было
темно. Причем очнулась я оттого, что услышала яростно спорящие
голоса. Вернее, те странные шипяще-щелкающие звуки, которые
заменяли моранам нормальную речь.
Кто и почему спорил, я, разумеется, не поняла. Но один из
нелюдей был явно рассержен, и его голос звучал намного громче,
а второй моран, напротив, излучал нечеловеческое спокойствие и
неколебимую уверенность в собственной правоте. Причем спор, судя по
всему, начался давно и закончился, к моему удивлению,
внезапно – отрывистым, больше похожим на удар хлыста, щелчком,
шелестом одежд, в котором прямо-таки сквозило невысказанное
раздражение, и звуком быстро удаляющихся шагов, вслед за
которым послышался шорох открываемой двери.