* * *
– Когда в стране бардак начался? – снова спросил Дядя Федя и сам же ответил: – Как Сталин помер, батюшка наш незабвенный. Зверь он, конечно, был, зверь, каких поискать, но порядок в стране блюл, потому что людишек в страхе держать надо, а страх – они уважение дает, и любовь всенародную. А помер Сталин – и страх народный вместе с ним помер. Уже Никитку-хохла не боялись, анекдоты про него рассказывали да передразнивали втихаря, а обо всех остальных и говорить нечего – смех один. Андроп, правда, мог в стране порядок навести, но не дал Господь ему жизни... Вот ты, Гена, скажи, ты ментов боишься?.. Лыбишься, и правильно делаешь, что лыбишься, потому что никто их не боится, кроме бабушек-пенсионерок, а в наше время ментов боялись. Боялись и оттого уважали... Вот вы думаете, небось, чего это Дядя Федя старину вспоминает да о прежних годах кручинится. А того, господа воры, что прежде закон был и порядок, закон, что на бумаге записан, и закон, что внутри каждого. У кого этот закон внутренний верой во Христа назывался, у кого совестью, а у кого и просто страхом, но он был – закон внутри каждого человека, а теперь нет этого ничего, пустое место, а не совесть и Вера, а на пустом месте, как известно, только сорняк и может вырасти... Вот думал я, думал и понял, что, кроме нас, воров, больше и нет никого, кто бы закон внутри себя сохранял и по этому закону жил...
* * *
Старик тяжело опустился на свое место за столом, положил на полированную крышку узловатые руки, посмотрел на них, пошевелил изуродованными болезнью пальцами и спросил:
– Гена, сколько, по-твоему, я этими руками сейфов вскрыл?
– Не знаю, – удивился Есаул, – много, наверное...
– Сто восемьдесят три, – тихо сказал старик, – сто восемьдесят три сейфа, о которых менты знают, что это точно я, да еще десятка три накинь, о которых только догадываются. И сидел я за это двадцать восемь лет, пять месяцев и двенадцать дней, от звонка до звонка – первую пятерку, еще на малолетке, и последний червонец, потому что сход так решил – не на кого зону оставить было, вот я и отмотал полностью, хотя мне седьмой десяток тогда шел. Это я к тому, господа воры, говорю, что как сход постановит, так и будет, а по мне – от всей этой нечисти избавляться надо...
И Дядя Федя снова показал на темный телевизионный экран.