Воронов дар. Меняя Судьбу - страница 7

Шрифт
Интервал


Родовое поместье встретило ярким светом в окнах, массивными древними каменными стенами и четырьмя высокими остроконечными башнями — окна каждой выходили на одну из сторон света, их так и называли: северная, восточная, южная и западная. В восточной башне — воронятня, а во внутреннем дворе величественно возвышается родовое древо, ветви которого видны даже отсюда. И я ощутил то, чего не ощущал давным-давно, а возможно и никогда. То чувство, когда после очень долгой, сложной дороги, наконец, возвращаешься домой.

— Может обернёшься обратно, пока отец не вернулся? — спросила мать, когда мы прошли через старую крепостную стену и вошли во внутренний двор. — Анфиса только полы помыла — наследишь, — мать словно и не мне это говорила, а так, размышляла вслух.

— Савелий! — вновь воскликнула она. — Накинуть что-нибудь нужно на Ярослава, — а потом повернулась ко мне и пригрозила пальцем: — Я тебя в таком виде в дом не пущу.

Савелий опрометью кинулся к парадному входу, а мать, уперев руки в бока, с напускной строгостью уставилась на меня.

Хочет, чтобы я обернулся человеком. И я попытался. Но ничего не вышло. Силу рода я чувствовал на полную мощь, но обернуться быстро, как обычно я это делал — без особых усилий по одному желанию, — не получилось.

Сколько же мне здесь лет? Тринадцать? Четырнадцать? Такие трудности в обращении я испытывал лишь в первый год, когда проклятие только пробудилось. Обычно волчья суть даёт о себе знать в период активного полового созревание и имеет совершенно бесконтрольный характер. Я мог обернуться как рано утром, так и ночью. А вот днём в юности не перекидывался волком ни разу, пока не обуздал проклятие и не сумел подчинить животную ипостась.

Подтверждая мои мысли, мать присела и, сочувственно посмотрев, сказала:

— Не получается, дорогой?

Я отрицательно закачал головой, мать вздохнула, погладила меня по голове.

— Ты должен научиться, Яр. Ты чародей. Это твой дар, твоё преимущество. Ты один такой во всём мире. Обуздаешь волка, договоришься с ним, приручишь, покажешь, кто из вас хозяин — станешь одним из самых великих людей в империи. Твоя природа уникальна, ты удивителен! Ты должен научиться.

Я слышал от матери эти слова не раз. Она всегда об этом говорила, всегда считала, что проклятие, доставшееся мне от её народа, для меня дар. Ни один ромал не обладал родовой силой, но я был ромалом лишь наполовину. Мать всегда верила в меня. В какой-то степени она оказалась права. Я сумел приручить волка, сумел им управлять. Но стал ли я великим? Едва ли. Я стал бездушным убийцей, дрессированным псом его императорского величества.