Миколас затряс головой. Ничего
непонятно! Бред какой-то! Вероятно, сказывалась потеря крови.
— Повторите, пожалуйста.
Следователь повторил. Потом ещё раз.
И даже милостиво зачитал обращение девицы нис Вер. Оба. И к
канцлеру, и к отделу охраны правопорядка.
Миколас молчал. Следователь что-то
говорил, советовал, потом кричал, но молодой человек не слышал его,
не понимал сказанных слов.
" …Милый Иги, ваша брезгливость и
пренебрежение мною ранили меня в самое сердце... невинная жертва...
мне нет жизни, если вы по-прежнему сочтёте меня падшей обманщицей,
предавшей ваше исключительное доверие... с трепетом и надеждой
взываю к вашей милости и той капле любви, коей я недостойна, но все
же которую получила с ваших уст... прошу заступничества и
справедливости... о, мой канцлер... ваша навеки..."
Плечо было забыто. Какая пустяковая
рана! Кровавое пятно на рубашке и то небольшое. Кровавое
пятно...
Злата, печальная девушка с лицом
небожительницы. Невинный взгляд, дрожащие на ресницах слезы...
Любовница канцлера. Падшая женщина, заманившая его в ловушку.
Женщина, да. Вероятно, он не первый, кто в исступлении ласкал это
идеальное тело, кто бежал исполнять любую ее прихоть, неважно какой
ценой ему это достанется. Не первый и не последний.
— Так что вы скажете?
Миколас наконец посмотрел на
следователя.
— Я отрицаю все обвинения. И обвиняю
Злату нис Вер в ложном доносе.
Что ж, если у этой женщины чести
нет, то по крайней мере свою честь дон Оддин постарается отстоять.
Ради матушки и сида Гарне, который когда-то почти заменил ему отца.
Он будет бороться за правду!
Даже если голова клонится вниз,
чтобы покаянно прошептать: "Я виноват. Она чиста," — и сдаться на
милость случая, только бы золотоволосая прелестница была довольна и
счастлива.
Лейтенант поднял казавшуюся чугунной
голову. Сид Гарне учил, что никогда нельзя сдаваться. И Миколас
будет бороться. Даже против собственного сердца.
— Где расписаться?
***
Злата дрожала. Маленький кабинет для
срочных или особых гостей теперь казался ей пыточной. Она ждала
аудиенции уже третий час, сил не осталось ни злиться, ни бояться.
Внутренняя дрожь прошла, но ниса Вер до сих пор не могла бы
определить, чем она была вызвана: желанием этой встречи или
отвращением к предстоящему разговору. Впрочем, наибольшее омерзение
у Златы вызывало лицо, что она видела по утрам в зеркале.