– Мне-то может показаться, – уклончиво ответил Тучков. – Деду Мазаю не кажется. Он железный реалист, сказал бы, шепнул.
– Ладно, что гадать, – после паузы отмахнулся Глеб и спрятал пистолет. – Поживем – увидим. А теперь расползаемся.
С пустыря они и в самом деле разошлись в разные стороны, чтобы затеряться среди бесчисленных дворов «спального» района Москвы и кружным путем выйти к метро. Глеб жил почти что в Центре, а гараж был почти что в Подмосковье…
Возле дома и в его окрестностях все было спокойно, никаких новых и подозрительных машин, ни людей, и все же он не вошел сразу в подъезд, а отправился бродить по закоулкам, провоцируя тем самым наблюдателей, если таковые были, – заходил и подолгу стоял в подъездах, резко разворачивался и шел в обратном направлении, но слежки так и не обнаружил.
Коль она была, то давно уже привыкла к образу жизни «объекта», к его домашнему затворничеству, и концы следовало искать не на улице, а где-то рядом, близко с собой. Мысль сразу же обратилась к «игрушкам», однако он отмел ее в тот же миг как абсурдную: никто в мире не смог бы убедить его, что эти прекрасные женщины, отдающиеся только воле своих чувств, способны шпионить за ним. Как он ни прикидывал, но единственным человеком извне, каким-то образом «приближенным» к квартирам на первом и втором этажах, оставался юноша-участковый, безответно влюбленный в «мягкую игрушку». Он продолжал систематически приходить, сначала звонил к Головерову, потом спускался на этаж ниже и робко трогал кнопку звонка. Чаще всего ему не открывали, и он уходил восвояси, бывало, что подходил к окнам, пытался заглянуть, подсмотреть, как воришка, но изредка, если участковый проявлял настойчивость, «мягкая игрушка» вздыхала и шла в переднюю. Разговаривали всегда через порог и довольно громко.
– Он опять у тебя? – спрашивал несчастный блюститель порядка.
– Да, опять у меня, – просто отвечала она. – И мы только что выбрались из постели. Нам было очень хорошо.
Иногда она потягивалась при этом и захлопывала дверь.
– Зачем ты его все время дразнишь? – смеялся Глеб. – Представляешь, что у него на душе?
– Ничего у него на душе, – говорила серьезно «мягкая игрушка». – Он маленький и трусливый хам, мелкий человек. Даже застрелиться не мог. Пусть переживает. Переживания делают из мальчиков мужчин.