- И тебе доброе утро, сынок! – вздохнув, произнесла Ольшанская,
проходя по коридорчику их маленькой двухкомнатной хрущевки.
Заглянув в одну из комнат, которую занимала парализованная до
пояса мать Ольшанской – уставший «от жизни» инвалид, Ольга
спросила:
- Мам, ты как сегодня? Хоть подремала немного?
- Умереть хочу, доча, - слабым голосом прошептала пожилая
женщина, неподвижно лежащая на кровати, – только об этом Бога и
прошу... Измучилася я, да и вас измучила...
Ольшанская зашла в комнату и наклонилась над Матерью, заглядывая
старушке в глаза.
- Мам, ты опять за свое? – строго спросила Ольга. – Вот дождемся
квоты на операцию и тебя подлечим! Обязательно подлечим! И все у
нас будет хорошо! По-старому…
- Не будет уже хорошо, доча! – возразила старушка, взглянув на
дочь слезящимися глазами. – Не обманывай себя!
- Мама! – строго одернула мать Ольшанская, а после поцеловала в
щеку и выпрямилась. Она услышала, как из туалета, хлопнув дверью,
выскочил Шурик. - Шурка! – окликнула сына Ольга. - Покормишь
бабушку? Мне бежать пора...
Не дожидаясь ответа, она подошла к большому шкафу, который стоял
в комнате родителей столько, сколько она себя помнила и открыла
дверь. С накатившей вдруг грустью Ольга посмотрела на полицейскую
форму с погонами майора и сняла с плечиков висевший рядом
старенький, но еще «вполне себе» деловой костюм.
Зазвонивший вдруг в прихожей сотовый телефон оторвал её от
грустных мыслей. Она вышла из комнаты матери, взяла телефон с
полочки и сняла трубку:
- Коля, что случилось? Я уже почти вышла…
- Ольга Васильевна, товарищ майор, у нас труп!
***
СИЗО №…
По длинному тюремному коридору неторопливо вышагивали двое:
впереди поджарый, но крепкий мужчина, лет сорока, в котором
чувствовалась еще и какая-то внутренняя мощь. Был он чуть выше
среднего роста, со слегка «резкими» и немного «угловатыми» чертами
лица, которые, однако, не портили общего впечатления. И если бы не
играющая на его тонких губах «презрительная» ухмылка, его можно
было бы посчитать довольно-таки приятным человеком. Несмотря на
прилипшую к его лицу ухмылку, мужчина был спокоен, словно шлепал со
скатанным в рулон матрасом под мышкой не по тюремному продолу, а по
мягкой ковровой дорожке собственного роскошного особняка.
Следом за мужчиной неуклюже волочился молоденький сержантик в
новенькой, еще «не обмятой», ФСИНовской форме. Напротив дверей в
одну из камер сержантик остановился и повелительно рявкнул: