– Где он?
– У подъезда, сэр.
Я посмотрел поверх его головы. С другой стороны манежа, на площадке, посыпанной гравием, виднелся большой белый «Мерседес». Шофер в форме стоял у капота.
– Заканчивайте без меня, Этти, ладно? – сказал я.
Чтобы выйти к подъезду, мне пришлось пересечь манеж. Шофер стоял, скрестив руки на груди и поджав губы, явно давая понять, что он – противник панибратства. Я остановился в нескольких шагах от машины и заглянул внутрь.
Задняя дверь, ближняя ко мне, открылась, и из нее высунулся черный полуботинок небольшого размера, а за ним – нога в темной брючине. Потом появился хозяин ботинка и брюк.
Ошибиться было невозможно, хотя сходство с отцом начиналось и заканчивалось диктаторским крючковатым носом и немигающим взглядом черных глаз. Сын был меньше ростом и выглядел самым настоящим дохлятиком. Его густые черные волосы завивались с боков, а изжелта-бледная, болезненная кожа лица, казалось, давно уже не видела солнца.
Помимо всего прочего, в нем угадывалось возрастное беспокойство полового созревания – он так решительно выставил вперед нижнюю челюсть, что послужил бы прекрасной рекламой при распродаже мышеловок.
Может, ему и исполнилось восемнадцать, но, во всяком случае, прошло много-много лет с тех пор, как он был ребенком.
Я почему-то подумал, что у них с отцом одинаковый голос – четкий, без акцента, со старательным выговором.
Я оказался прав.
– Меня зовут Ривера, – заявил он. – Алессандро.
– Добрый вечер, – сказал я, стараясь говорить вежливо, спокойно и безразлично. Он моргнул.
– Ривера, – повторил он. – Меня зовут Ривера.
– Да, – согласился я. – Добрый вечер. – Глаза его сузились, и он посмотрел на меня более внимательно. Если он думал, что я буду перед ним пресмыкаться, то его ждало горькое разочарование. И, видимо, он это почувствовал, потому что на его лице появилось слегка удивленное и довольно надменное выражение.
– Насколько я понял, вы хотите стать жокеем, – сказал я.
– Так будет.
Я одобрительно кивнул головой.
– Чтобы добиться успеха, надо сильно к нему стремиться. – Голос мой звучал снисходительно.
Он мгновенно оценил обстановку, и она пришлась ему не по вкусу. «Здорово», – подумал я. Хотя, с другой стороны, мне ничего не оставалось, кроме таких вот булавочных уколов, иначе не назовешь, и на его месте я воспринимал бы их как верный признак моей капитуляции.