Позади меня хрустнула земля под штурмовыми ботинками, это
Чернуха, надремавшись в прохладе десантного отсека, тоже выбралась
наружу, размять кости.
- Классно тут, - произнесла она.
- Сам стою и прусь, - ответил я. - Целый день тут провел бы с
превеликим удовольствием.
- Я тоже. И ночь.
- Рыбы бы наловили, - попробовал я уйти от развития ночной темы,
-зажарили бы на костре, потом бы лежали в траве, пялясь на звезды и
слушая сверчков.
Чернуха улыбнулась.
Странные это были мечты. Ведь никто бы не остановил нас, если бы
мы попробовали после отбоя взять гравилет со стоянки, и махнуть в
степь на нем. Но после отбоя уже не хотелось, потому что до отбоя
Вершинский нам так давал пропотеть, что к вечеру оставалось только
одно желание -- проглотить ужин и улечься в койку. В общем, сегодня
вышло не так, как обычно, выдалось больше часа чистого отдыха и
возможность помечтать о большем.
- Красота. - Чернуха уселась у моих ног прямо в траву и
прижалась щекой к моему бедру.
Когда мы бывали наедине, ну, пилота можно было не рассматривать
в качестве соглядатая, Чернуха редко себе отказывала в таких
проявлениях своей влюбленности. Она ластилась, как кошка, и мне это
было всегда намного приятнее, чем я сам в этом себе готов был
признаться. С моей же стороны это было совсем не такое чувство,
какое я испытывал к Ксюше.
С Ксюшей все было ясно, там любовь с детства, там, если так
можно выразиться, семья, обязательства, ответственность. Все как
положено. А с Чернухой у меня ничего такого не было, да и вообще не
было ничего серьезного, а была только ее влюбленность в меня,
которую она наедине со мной не пыталась скрывать, а я не считал
нужным ее одергивать. Хотя, как разграничить серьезное с
несерьезным? И что серьезнее, крепкая дружба, приносящая радость
нам обоим, или секс, после которого неизвестно, как все сложится? В
общем, я не был готов пресекать проявления ее влюбленности, но и не
было готов изменять Ксюше.
Точнее, мне это было не нужно. Хотя Ксюша, если уж быть с собой
честным, чем дальше, тем более странной становилась. В том числе, и
в постели. Но с Ксюшей у нас уж точно не дружба была, в Ксюшу я был
влюблен, и стань она в десять раз более странной, чем стала теперь,
это бы мою влюбленность в нее никак не уменьшило. Я был готов
многое ей простить и многого не заметить. Ну, или не обратить
внимание, если заметил. Да, Ксюша стала очень другой за прошедший
год, но это никак моего отношения к ней не поменяло.