Они двинулись дальше и остановились возле нескольких маленьких
конторок. Почти за каждой, поскрипывая перьями, трудился
канцелярист. Одна ниша пустовала.
Её-то и заняли Турицын с Елисеевым.
— С сего дня трудиться будешь здесь, — наставительно проговорил
Василий. — Я схожу в секретарскую за бумагами, а ты жди.
Вернулся Турицын с целой кипой папок. В них были черновики
расспросных листов, которые копиисты переписывали, дабы придать
документам надлежащий вид.
— Это тебе, это мне. — Василий принялся распределять папки. —
Это тебе, это… это, пожалуй тоже мне. Не дорос ты до сего покуда. А
вот сие для тебя в аккурат. Держи.
— Всё, братец, — сказал он, когда закончил, — можешь
приступать.
Иван пододвинул к себе верхнюю папку из выделенных Василием,
старательно очинил перо, взял стопку чистой бумаги, доверху
наполнил чернильницу. Потрудиться предстояло на славу.
Глава 4
— Мне это не нравится, — тихо произнёс профессор Орлов.
— Что именно, Арсений Петрович? — удивился я.
— В последний раз максимально зафиксированное время «подселения»
к реципиенту составляло около двух часов. Это был наш рекорд. Мы
надеялись, что сможем увеличить это время, но плавно, небольшими
шажками. Вы пробыли больше суток, ни на что не реагируя. Мы с
огромным трудом вывели вас из этого состояния. Меня чуть инфаркт не
хватил.
— Да, но ведь со мной всё хорошо. Я бодр и здоров как огурчик.
Чувствую себя не как в первый раз, намного лучше. Нет жажды, меня
не клонит ко сну, я не похож на сомнамбулу.
— Тем не менее, голубчик, вам надо обследоваться. Я уже связался
с медиками.
— Арсений Петрович! Стоит ли?
— Стоит-стоит. Я несу за вас ответственность. Так что извольте
завтра сдать все анализы. И строго натощак. Вот направления. Мне бы
ужасно не хотелось нанести вашему организму вред. Даже малейший.
Так что подстрахуемся, возьмём небольшую паузу. Не волнуйтесь, всё
будет оплачено.
— Да я и не волнуюсь.
— Вот и хорошо.
Орлов одновременно с сочувствием и укоризной покачал
головой.
Я не мог понять его волнений. Самочувствие и впрямь было
отменным, меня просто переполняло энергией: хотелось танцевать,
отжаться сто раз, крутануть на турнике «солнышко», пробежать
стометровку…
Вечером позвонила сестра. Наши дорожки разошлись ещё с детства.
Она была, как принято говорить, правильной. Я же считался в семье
почти беспутным. Родители больших надежд не возлагали. Собственно,
так оно и вышло.