Из репродукторов гремела музыка.
Народ лучился улыбками, пел песни под баяны, кто-то пытался
пуститься вприсядку прямо по ходу движения людского потока. И не
было во всем этом проклинаемого демократами двухтысячных
авторитарного принуждения со стороны злобных «коммуняк».
Заградительных отрядов с пулеметами тоже не усматривалось. Даже
милиции было не так уж и много. И, к слову, раз уж пришла на память
«демократическая мифология» — не было вокруг ни одного пьяного или
даже слегка выпившего человека. Все сядут за стол после обеда, как
заведено.
А сейчас массовая эйфория била
повсеместно фонтаном абсолютно трезвой и здоровой струей.
Это давно уже был праздник не
идеологии, а победившей и властно вступавшей в свои права крымской
весны. И его действительно по-настоящему любили. Может быть, даже
больше, чем Новый год. Разумеется, предприятия получали какие-то
разнарядки из горисполкома по количеству участников, да только
приходило людей гораздо больше, чем надо. Добровольно. И на точках
сбора постоянно творилось чудовищное столпотворение. Осатаневшие
организаторы доходили чуть ли не до драк, отстаивая свои кровные
метры отведенной территории. А колонны выходили на площадь Ушакова
с вопиющим опозданием. Но все эти капли дегтя недоразумений пшиком
исчезали в цистерне вселенского веселья.
Наша группа сегодня не работала.
Имеется в виду — по специализации. Всеобщий праздник захлестнул и
нашу контору. В дружный строй Ленинского района наших волкодавов,
разумеется, не ставили, но они были где-то здесь. Наслаждались и
расслаблялись.
Меня тоже отпустили «погулять».
Одного, без контроля. Как сознательного, несмотря на некоторую
безбашенность, сотрудника.
В качестве практикума я был под
маскировкой. Мой образ — тревожный отпрыск не очень богатой
прослойки малоквалифицированного пролетариата на грани
люмпен-категории. На мне был кургузый пиджачок, надетый на
выцветшую серую водолазку, не очень чистые штаны в коричневую
полоску и тяжелые зимние ботинки, забывшие о существовании в
природе обувного крема. На лице — обкатанный уже мною на Козете
грим рыжего повесы: россыпь веснушек и раздвинутые валиками пухлые
щеки. Украшала эту красоту драповая кепка-хулиганка, знававшая и
лучшие времена.
Подобные мне сорванцы шныряли в
волнах людского моря и кусками гнутой медной проволоки сшибали из
рогаток, сделанных из шпилек для волос и резинки-венгерки,
воздушные шарики у дисциплинированных детей. Народ про эту напасть
знал, поэтому своих чад держал ближе к центру колонны. А злодеев
легко вычислял, брал за уши и, веселясь, беззлобно отвешивал
первомайские подзатыльники.