Один из конвойных получил цепь от моего ошейника, и мы двинули
вперёд. Пройдя рядом с пирамидой, гунгарцы свернули на протоптанную
дорожку, чуть позже сменившуюся на дорогу из мелкой гальки. Когда
мы практически дошли до города гунгарцев, то снова свернули, в этот
раз уже до моего конечного пункта назначения...
Тюрьмой гунгарцам служило длинное и довольно большое каменное
здание, половина которого находилась над землей, а половина, судя
по спуску, ведущему к входу, располагалась ниже уровня земли.
Открылись здоровенные железные врата, размером в два человеческих
роста, и мы спустились в самый нижний ярус этой преисподней.
Внутри располагался тоннель с черными рисунками на стенах,
уходящий куда-то вглубь здания. Правда, долго рассматривать
окружение мне не пришлось – врата закрылись, и пропал какой-либо
намёк на свет.
Гунгарцам, в отличие от меня, темнота никак не мешала, в то
время как я несколько раз был близок к падению, в особенности,
когда мы стали подниматься по винтовой лестнице. Пройдя несколько
этажей, я увидел слабые блики света. Мы вышли к длинному коридору,
по обеим сторонам которого располагались тюремные камеры.
– Свежее мясо! – закричал кто-то с этажа, и заключенные из всех
камер оживились.
Кто находился за решёткой, видно не было, свет был только в
коридоре, почти не попадая внутрь камер. Но, судя по шуму,
заключенных здесь было довольно много... Гунгарцы захватывали в
плен людей и представителей других рас для своих кровавых
жертвоприношений. Наверно, здесь были и такие, как я – попавшие
сюда случайно, однако большинство, скорее всего, заволокли
целенаправленно.
Два копейщика передали меня гунгарцу в чёрной военной форме, и
тот создал выше моей головы круг, просканировавший всё моё тело.
Гунгарцы обменялись парой фраз, причём, что удивительно, я не понял
ни единого слова из их грубого языка – видимо, использовали двойные
смыслы.
Тюремщик снял с меня кандалы и цепь, оставив только ошейник. Мне
открыли дверь камеры, и я вошёл внутрь, понимая, что уйти от этой
участи никак не получится.
Когда тюремщик ушёл достаточно далеко, я позволил себе размять
руки, слегка онемевшие от неудобного положения. Глаза постепенно
привыкли к темноте камеры, и я смог разглядеть четырёх моих
сокамерников. Они, сидя у стенок, тоже с любопытством меня
рассматривали, все, кроме одного, сидевшего в левом углу.