Атаман сломался, едва с него стянули
порты. Легко отнимать чужие жизни — а вот когда твоей угрожают, да
ещё таким изощрённым способом, стойким оловянным солдатиком быть
труднёхонько. Тайных захоронок, по словам Ивана Сидоровича, было
пять. Места знал он и его ближники: Пётр Онищенко и Иван Битый. Что
ж — теперь надо устроить перекрёстный допрос этим двоим, и
проверить, сколько тайников надеялся скрыть атаман. Он ведь не на
доверчивого мальчика попал.
Событие четырнадцатое
Иван Пырьев сидел в засаде и с
каким-то детским нетерпением ждал начала боя с казаками. То, что
разбойников было почти в три раза больше, его ничуть не тревожило.
Никто не собирался сходиться с ними в честном бою стенка на стенку.
Правильно княжич говорит — с татями, разграбившими женский
монастырь, убившими стариц и изнасиловавшими молодых монашек, даже
юродивый не выйдет на честный бой. Их надо просто уничтожить.
При обыске деревни жители сначала
пытались припрятать кое-что из вещей казаков, но когда Пожарский
пообещал им, что сейчас просто уйдёт со стрельцами, и пусть они
сами объясняют вернувшимся с грабежа татям, что тут произошло, те
одумались — сами выдали всё оружие и, скорее всего, большую часть
награбленного, не припрятанную атаманом. В результате у их отряда
набралось три с лишним десятка хороших пищалей, десяток английских
и испанских мушкетов, более сотни сабель всех образцов и размеров,
пушчонки две, шесть пистолей и дюжина хороших самострелов.
Арбалетов, как их называл боярич, было больше — полных три десятка,
но Пожарский выбрал всего двенадцать.
Вместе с теми, что уже имелись у их
отряда, получилось двадцать два — как раз на всех по одному.
Княжич, как всегда, собрал всех стрельцов в круг и в очередной раз
предложил на обсуждение свой план уничтожения татей. Когда малец
вылез со свой задумкой в первый раз — ну, когда они засаду на возах
устроили, — его мало что на смех не подняли. А оказалось вон чего!
Второе обсуждение о ночном налёте на Мстеру прошло уже спокойнее.
Сейчас в третий раз предлагалось не вступать в бой, а расстрелять
казаков из мушкетов и самострелов, расположившись с обеих сторон
дороги и оставив троих человек ещё дальше по дороге для добивания
решивших сделать ноги. Опять не честный бой — истребление, а не
добрая схватка. И никто даже не подумал возражать — только лях
скривился, и то промолчал. Отрядом управляли уже не десятники,
опытные воины, прошедшие десяток битв, а этот юнец — даже не юнец,
а отрок.