— Вот как? Вот что, ребята — вы его в
ручей, что с другой стороны дороги, суньте, пусть обмоется, но руки
не развязывайте. Такой источник знаний мне нужен к завтрему целым и
не вонючим, — без тени улыбки погрозил Ивану Пырьеву пальцем
Пётр.
Утром княжич с двумя десятниками и
пленным уехали на огромных ляшских конях в лес. За кладом
разбойничьим — сообразил Иван. Вернулись те часа через два —
огромный лагерь уже проснулся и позавтракал, кони были запряжены в
телеги. На всех четырёх конях были перекинутые поперёк сёдел мешки
с добычей, а вели их в поводу — до того, видно, тяжёлой была ноша.
Только на одном сидела пожилая женщина с большущей корзиной в
руках. Свалили мешки под мелодичный звон металла в одну из телег и,
не мешкая, тронулись в путь. Иван за подробностями не лез — захочет
десятник, сам скажет. С убитыми разбойниками поступили, как и в
прошлый раз — раздели, сорвали нательные кресты, у кого были, и
набросали кучей у дороги. «Другим в острастку», как объяснил свои
действия Пожарский. Лишь одна монашка пискнула что-то про
христианские обычаи.
— Они не християне! — отрубил княжич.
— Вон, даже крестов на них нет, — и спокойно поехал дальше.
Иван всё сильнее боялся этого юнца.
Что будет, если он узнает, кто его пытался отравить? Сейчас стрелец
ехал в авангарде длиннющего обоза, как раз стремя в стремя с
Пожарским.
— Знаешь, Иван, что я думаю… — начал
было Пётр.
И Пырьев не выдержал:
— Не вели казнить, князь-батюшка! Я
тебе яду подсыпал по наущению Тимофея Ракитного, сына боярского,
что ходит под боярином Колтовским. Бес попутал… Всё, что хошь, для
тебя сделаю — хоть и самого Колтовского порешу. Рабом тебе
преданнейшим буду.
— Ну, ин ладно, — широко улыбнулся
отрок Ивану, — потом сочтёмся.
Событие семнадцатое
Никита Иванович Пушкин, балахнинский
воевода, сидел в своём дому и переписывал отчёт в Нижний Новгород
государеву дьяку о сборе пятины с купцов своего уезда. Собрано было
сполна — торговлишка с Казанью и самим Нижним в последнее время
оживилась. Балахна — хоть и не большой городок, но десяток торговых
людишек имелся. Один же, купчина Тихон Замятин, и вовсе был
первостатейный — имел две лодьи, и хаживал и в Астрахань, и в
Кострому, и в Казань. Собрано было сто семьдесят рублёв, о чем
сейчас Никита Иванович и диктовал уездному писарю Агафону
Лукину.