— Может быть, ты поторопился? —
Андрей с сомнением посмотрел на друга.
— Тянуть было нельзя, одного из них я
видел в стане провансальцев, недалеко от палатки графа.
— Ты не рассказывал мне об этом, —
грек задумался. — Теперь твоё ранение мне не кажется странным…
— Что ты хочешь этим сказать?
— Стрела прошла насквозь, били с
близкого расстояния, возможно, из укрытия. Ты ничего не
припоминаешь?
— Там было много камней, я не видел,
откуда стреляли.
— Зато я, подобные стрелы уже видел,
— грек порылся в вещах и достал обломок стрелы. — На ней есть
надпись на арабском, федаи всегда сообщают, что это их рук дело.
Сможешь перевести?
Коста пытался разобрать истёртую
надпись, но арабская вязь расплывалась, и смысл послания
ускользал.
— Не сейчас, — Пётр вернул обломок
стрелы другу, — почему именно я, а не епископ или граф?
— Видимо, боятся, что ты опознаешь
убийц. Буду рад, если тебя посчитают мёртвым, иначе — беды не
миновать. А что епископ? Ты уверен, он больше ничего не
спрашивал?
— Предлагал стать оруженосцем и
щедрую плату, но я отказался.
— Возможно, ты оскорбил его этим, —
грек встряхнул головой, прогоняя навязчивые мысли, — неважно. Я
вижу как минимум две причины, чтобы не искать встречи с франками,
да и среди норманнов небезопасно.
— И что ты предлагаешь?
— Пока не решил, поговорим позже, —
Андрей уверенно поднялся. — Я принесу поесть и воду, чтобы умыться.
Если ещё что-то нужно, не стесняйся. И, да, — грек обвёл рукой
разбросанное по палатке тряпьё, — извини, но лучшего места я не
нашёл. С трудом удалось договориться, чтобы эту палатку не снимали,
пока ты не поправишься.
Греческий лагерь в Дорилейской
долине
13 июля 1097 года
— Пошёл вон, я занят!
Грозный голос полководца, в который
уже раз за прошедшие три дня, раздался из шатра и заставил
ожидающих аудиенции посетителей вздрогнуть. Подобно стае испуганных
воробьёв, они покинули насиженные места, чтобы вскоре вернуться,
пока очередной проситель не наберётся храбрости и не рискнёт
потревожить покой прославленного военачальника, советника василевса
и его личного представителя в крестоносном войске.
Впрочем, состояние Татикия[1] и вряд
ли можно было назвать покоем. Победа при Дорилее свалилась на него
неподъёмным грузом. Кто бы мог подумать, что сын слуги, турка по
происхождению, добьётся подобных высот, и только сам Татикий знал,
какую цену пришлось за это заплатить. Потеря кончика носа в одном
из сражений молодости – лишь малая часть этих жертв.