Городок, в который сейчас я, Илий и Лу держали путь, назывался
Сердон. Один из последних пограничных городов Клерии — далее, еще
более убогой дорогой, только шахтерский поселок Живобар, который
расположился в самом подножье Восточного Хребта, что служил
естественной южной границей между Клерией и Гонгорским Королевством
на юго-западе и западе, Нельской Короной на юге и Паринией — еще
одним осколком былой империи — на юго-востоке. Это если идти на
юго-запад от нашего местоположения. На юго-востоке был еще один
поселок — Никка, тоже шахтерский.
Строго говоря, в моей классификации жителя Москвы, исходя из
численности населения, это были скорее деревеньки. Илий же на
полном серьезе говорил о двухтысячном Сердоне, как о крупном южном
городе Клерии.
Урбанизация не добралась до этого мира, хотя я был уверен, что
столица какой-нибудь обширной империи способна впитать в себя
сотню-другую тысяч жителей, если площадей хватит и император не
психанет раньше времени. Плотность же сельского населения была
достаточно высока. Почти на всех полях, мимо которых мы проходили,
что-то выращивали. Правда, непонятно, были это земли крестьян,
трудились ли там рабы или просто вольные люди отрабатывали
барщину.
В Сердон мы шли по простой причине: это был ближайший населенный
пункт, до которого можно было добраться пешком сравнительно быстро
и безопасно. Места тут глухие, дорога ныряла в рощи и также
стремительно выходила к бескрайним полям и лугам, а прямо перед
нами, где-то вдалеке, виднелись вершины Восточного Хребта.
Сейчас я шагал, изнывая от жары в ногах — на улице было градусов
двадцать и немного припекало майское, как я полагаю, солнышко — так
что в своих зимних ботинках я чувствовал себя не слишком комфортно.
Почти сразу же пришлось отказаться от носков, которые теперь
томились где-то на дне рюкзака, придавленные курткой, а рабочую
рубашку я без зазрений совести пустил на портянки. Потому что если
я натру мозоли и не смогу идти вслед за нашим предводителем,
богиней Лу, она меня самым буквальным образом придушит.
При мыслях об удушении я поморщился и невольно потянулся к шее,
где разместился мой невидимый, но весьма ощущаемый в моменты гнева
и раздражительности Лу, рабский ошейник с ментальным поводком.
Старик Илий краем глаза заметил мой жест, но ничего не сказал,
только раздражительно поджал губы и поправил котомку на плече. В
чем-то я мог его понять, но уж обеспечивать этому склочному алкашу
комфортное путешествие не собирался. Я еще раз демонстративно
погладил шею, будто в поисках невидимой застежки, после чего память
рывком вернула меня в мое первое утро на новом месте...