Внутри амбара, благоухающего старым конским навозом, была куча хлама, как попало сваленного в одном углу, но главным образом он был занят двумя длинными столами, которые я соорудил из досок, уложенных на стойла. На столах было разложено всё, что я нашёл или выкопал из «колодца». На дальнем конце одного из них лежали два ярких полусферических металлических остатка, которые я нашёл, когда чистил амбар.
Райла прошла вдоль одного из столов и подняла зазубренный кусочек металла.
– В точности, как ты говорил, нисколько не проржавел. Только цвет слабо изменился, здесь и вон там. В нём есть железо, не так ли?
– Масса. По крайней мере это-то люди из университета смогли сказать.
– Любой железный сплав ржавеет. Некоторые сплавы устойчивы довольно долго, но и они наконец обнаруживают признаки разрушения. Кислород побеждает.
– Более ста лет, – разъяснил я, – возможно, немного больше. Уиллоу-Бенд отпраздновал своё столетие несколько лет назад. Этот кратер образовался до того, как был построен город. Он должен быть гораздо старше. В нём было несколько футов почвы на дне. Должно было пройти много времени, пока он накопился. Фут почвы образуется из массы листьев за несчётные годы.
– А ты не пробовал соединить эти обломки вместе друг с другом?
– Пробовал. Есть несколько кусочков, которые можно соединить, но это ничего не даёт.
– Что ты собираешься делать дальше?
– Да ничего, пожалуй. Продолжу раскопки. Буду хранить молчание. Ты ведь единственная, кому я сказал. Если я скажу это ещё хоть кому-нибудь, меня, пожалуй, осмеют. Немедленно появятся самые разные эксперты, способные объяснить всё на свете.
– Да, так может быть, – задумчиво сказала она, – но у тебя по крайней мере имеются реальные доказательства того, что в Галактике есть по меньшей мере ещё один разум и что Землю посещали. Это может оказаться важнее всего, настолько важным, что насмешниками можно и пренебречь.
– Как ты не понимаешь? – спорил я. – Преждевременное оглашение могло бы запятнать или даже уничтожить значимость находок. Кажется, человеческая раса обладает странной, инстинктивной самозащитой против допущения, что существует ещё кто-то кроме нас. Может быть, это из-за того, что то, чего мы боимся, глубоко заложено в нас. Возможно, в нас живёт изначальный страх перед любым другим видом разума. Может быть, мы боимся, что другой разум покажет нам, что мы второсортны, заставит почувствовать свою неполноценность. Мы говорим временами об исключительности нашего положения в мироздании и даже объявляем, страшно подумать, что мы одни. Однако мне кажется, что это не больше чем философская позиция.