— Это на самом деле правда? — с недоверием прищурился
генерал.
— Это соответствует действительности.
— Жаль. Очень жаль. Тогда вы ничего не сможете сказать и о другом
так называемом пророчестве. О проклятии Марины Мнишек?
— Не смогу, вы правы. Я даже и не слышал о таком проклятии, —
покривил в очередной раз душой и увильнул от правдивого ответа. Оно
мне нужно, толковать подобные проклятия? Того и гляди, пристегнут к
нему и обернуться не успеешь, как на плахе окажешься… Или на
помосте… С перекладиной над головой и верёвкой на шее…
— Ещё раз повторю, очень жаль. Действительно, не слышали? — с
участием в голосе слегка склонился в мою сторону Батюшин.
— Если и слышал когда-то что-то, то в данный момент ничего об этом
не могу сказать. Говорю же, амнезия у меня после падения.
— Странная какая-то у вас амнезия, выборочная. Тут помню, тут не
помню. Чему вы улыбаетесь, полковник?
— Голова предмет тёмный, малоизученный и научному анализу не
поддающийся…
— Да, уж… — Глаза Батюшина на какой-то короткий миг вильнули в
сторону.
Вот если бы не смотрел всё это время ему в лицо, то и не увидел бы
этого виляния взглядом. Очень уж подозрительно всё это. И этот
разговор. Куда он там смотрел? Ну-ка… Что там, в той стороне,
интересно? Стена… Или что-то за стеной? Может быть, кто-то? А кто?
Кому может быть интересен подобный разговор? Кто был в курсе моих
откровений? Мария Фёдоровна и Николай. В весьма малой мере
Джунковский, Эссен и Остроумов. Последних двух можно вообще в
расчёт не принимать. Я им слишком мало говорил. Да и то, что
говорил, относится или к ним самим, или к весьма общим сведениям.
Весьма малым. Тогда Джунковский? Тоже вряд ли. Владимир Фёдорович
подобные вопросы не стал бы задавать. Он и так в курсе моих дел. И
вряд ли стал бы прятаться за стеной. Если бы это был он, то я
сейчас находился бы точно не в этом кабинете… Остаются первые двое.
Исключаю Марию Фёдоровну. Не станет она никому обо мне
рассказывать. Николай? А вот этот вполне мог поделиться моими
откровениями с семьёй. Или с преемником? Получается, за стеной
Олег?
От подобного предположения стало несколько не по себе. Хотя лишнего
я ничего не сказал. А то, что пытается мне сейчас приписать
Батюшин, так это только его собственные слова. Пусть они так и
остаются его словами. Зато тогда становится понятным и вполне
объяснимым мой приезд именно сюда…