Одновременно рухнул вниз я – только
теперь поняв, что каким-то образом висел до сих пор прямо в
воздухе, не касаясь заснеженной мостовой. В этот момент бомбист
успел сдвинулся еще на полшага, и мое плечо со всего размаху
ударило его аккурат между лопаток, заставив отлететь, словно сбитая
шаром кегля. В следующий миг грянул взрыв.
Террориста, неудачно упавшего животом
на собственную бомбу, разорвало в клочья. Великана в шинели и
каске, словно пушинку, отшвырнуло на спешившего к нему от кареты
казачьего ротмистра (сам удивляюсь, как разглядел его чин, не то
что не приглядываясь – вовсе смотря в другую сторону), а меня,
опалив адским жаром, опрокинуло и ударило о лед многострадальным
затылком, еще помнившим кочергу Веры Хмельницкой…
Эта мысль – о злополучной кочерге –
оказалась последней, успевшей оттоптаться каблуками по моему мозгу
прежде, чем сознание меня покинуло – должно быть, решив, что дальше
нам с ним не по пути.
* **
г.Санкт-Петербург, 1 (13) марта
1881 года
3849-е санкционированное
вмешательство в поток времени (сбой)
– Ну?! Имя и звание?! – утирая со лба
пот белым шелковым платком, рявкнул краснорожий толстяк в
темно-синем жандармском мундире с золотыми погонами полковника на
плечах.
Из камеры, в которой я пришел в себя,
в эту комнату без окон меня доставили, надев на голову глухой
непрозрачный пакет. По морозной улице везли в одном мундире –
отороченная бобром шинель то ли канула между потоками времени, то
ли приглянулась кому-то уже здесь, в 1881-м…
Насчет года, впрочем, пока это было
только моей догадкой. Не то чтобы совсем уж безосновательной – все
указывало на то, что из безвременья я вывалился точнехонько в день
последнего покушения на Императора Александра II. Насколько мне
припоминалось, произошло оное именно в 1881-м, 1 марта. Но в мире,
где вмешательство в поток времени – ежемесячная рутина, ни в одной
исторической дате нельзя быть уверенным твердо…
С момента возвращения моего блудного
сознания минуло уже не менее пары часов, однако шестеренки у меня в
голове вертелись еще с немалым скрипом, то и дело заедая или
срываясь на холостой ход. А соображать требовалось быстро. Взять
хотя бы элементарный вопрос об имени, за игнорирование которого я
уже успел заработать зуботычину от ассистировавшего «моему»
полковнику жандармского унтера. Кем назваться? Поручиком
Солженицыным? Но еще неизвестно, какой шлейф тянется за этой
звучной фамилией из 1837-го (новой памяти после переноса в 1881-й у
меня почему-то не сформировалось)! Игорем Одинцовым? А не аукнется
ли мне как-нибудь эта откровенность в родном XXI веке?