- С тех пор как по «имперке» начали говорить о предстоящей
войне, забитых упырков стало намного больше, - после хорошего
глотка «наськи» пожилому захотелось поговорить, - Только кой толк
жаловаться, что работы теперь больше, у нас – не сдельщина, мы на
жаловании.
- Там еще одна осталась, девка, - молодой поморщился, невольно
выдавая досаду вынужденным перерывом, ему хотелось разделаться с
этим побыстрее, - Совсем молодая. Легкая.
Пожилой кивнул, нехотя отлепился от бортика повозки, и пошел
вслед за молодым, что уже скрылся в дверном проеме. Аким дышать
перестал. Имперцы выносили еще одно тело. В дверях пожилой неудачно
переступил через порожек, чтоб удержать равновесие, выпустил одной
рукой свою ношу. Девичье тело ударилось головой об порожек, копна
черных волос рассыпалась по полу. «Это не Мана», - с облегчением
понял Аким.
Он оббежал квартал со всех ног и к парадному выходу, хоть и
дышал тяжело, успел вовремя. Из клуба как раз начали выходить люди.
Они качались, плохо держались на ногах, и похоже, были близки к
невменяемости. Некоторых, совсем утративших способность соображать
выводили узнаваемые по неизменной серой форме имперцы.
Мана вышла одной из последних. Вместе с ней вышел какой-то тощий
парень, он пытался тянуть ее за руку, впрочем, сил у него не было
даже на то, чтобы ровно держаться на ногах. Мана с легкостью
вырвалась, парень начал заваливаться. Мана попыталась его
поддержать.
Аким подскочил в тот миг, когда оседающий на землю парень снова
вцепился Мане в руку. Он что-то непрерывно и неразборчиво шептал,
будто уговаривал. Аким готов был сломать парню руку, но его вялая
рука и без того разжалась безвольно. Мана узнала подошедшего
Акима.
- Аки-им-а-а, - Мана пьяно обрадовалась, - Тащи меня
домо-ой.
Он нес ее на руках. Она была мертвенно бледна, под глазами
пугающе расплылись черные круги. И хотя пьяная улыбка еще не сошла
с ее губ, Аким с ужасом думал о скором откате. Он начал отдавать
себе отчет в том, сколько силы выпивает из людей этот «глаз
Саурона». Своих глаз Аким так и не сомкнул. Сначала он отогревал
холодное тело Маны своим теплом. Когда Мана согрелась и уснула, он
побежал в столовку за завтраком. Долго не мог решиться, брать
положенный ему стаканчик с настоем или вылить его к лешему, но все
же решил взять.