Потом он кормил проснувшуюся Ману, позволив ей сделать из
стаканчика только два глотка. Несколько раз таскал ее под теплый
душ, посмеивался, когда она вяло пыталась напомнить, что «воду
сейчас опять отрубят, - а потом также вяло удивлялась, - почему она
все еще льется». Бегал в столовку за обедом и ужином, кормил, поил
и снова отогревал. И все-таки пришлось спаивать ей настой, иначе бы
откат она просто не пережила.
Весь день он ее ни о чем не спрашивал, не хотел лезть с
вопросами, а сама Мана ничего не рассказывала. Ближе к вечеру,
когда она немного ожила, Аким все же не выдержал:
- Что там было?
- Лучше не спрашивай, - она помолчала, - Хорошо, что ты меня
забрал. Сама не дошла бы.
- Ладно уж. Обошлось…
- Обошлось, говоришь? – она покачала головой, - Мне еще две ночи
там куковать.
- Да как так? Какие к лешему две ночи? Ты одну еле пережила…
- А я тебе сразу сказала, - Мана делала вид будто рассердилась,
но в уголках ее прекрасных глаз предательски набухали горячие
слезы, - Чтоб ты валил обратно в свою деревню. Правил не знаешь,
да? У тебя все-все в личке написано. Читать надо… - она насупилась
и замолчала.
- Ты говорила про сутки, ну я и подумал… - попытался оправдаться
Аким. Не собираясь задерживаться в городе, он в личную имперку
особо не вчитывался.
- Это на девятый километр на сутки. В клубе! Три! Ночи! - Мана
сунула Акиму под нос три оттопыренных пальца, - Все, Акима,
завязывай, а то я опять разревусь…
Аким вздохнул и замолк. Он посидел на краешке кровати, собираясь
с мыслями. На улице начали сгущаться сумерки, а ему еще нужно было
успеть сделать все, что он мог, все, чтобы обезопасить Ману от
городского проклятия «глаза». Аким достал нифрильные монеты,
крупных, к сожалению, не оказалось, мелочевка по одной-две
копейки.
Он решил испробовать сразу два приказа на нифрил. Один ставил
когда-то Грач-ловкач перед штурмом крепости, второй, тот, что
спасал их от Поднятых мертвецов. К сожалению, ни тот, ни другой не
давал уверенности, что Мане он поможет. Вместо послужной дорожки,
как у самого Акима, она имела только клятый «забор», что лишь
помогал тянуть силу из человека.
Пока Аким корпел над монетами, наговаривая нужные заклятья,
заметил, что городское проклятие «глаза» действует и здесь, хотя и
слабо. Сам он вполне был в состоянии ему сопротивляться, а вот Мана
– нет, куда там, она его даже не замечала. На монеты он сделал
оплетку, как обычно делал Вася, чтоб можно было повесить их на шею.
Он так сосредоточился на работе, что невольно вздрогнул, когда Мана
его окликнула: