– Звёзды двигались, – с набитым ртом
старательно выговорил доктор. – Медленно. Выстраивались в какие-то
фигуры. Я так понял, это было предупреждение. Тебе, в первую
очередь.
– Правильно понял, - вздохнул
Руднев, протягивая Женечке чашку, чтобы он мог запить свой сыр. – Я
посмотрел – всё сходится. Поэтому – возвращаясь к нашим баранам –
поскорее организуй мне Радзинского. Можно даже сегодня – после пяти
часов.
– Слушаю и повинуюсь, – Женечка
положил свою буйную голову Рудневу на колени. Тот, усмехаясь,
потрепал его мягкие каштановые волосы.
– Ну почему ты не собака, Панарин?
Из тебя бы отличный пёс получился. И воспитывать тебя было бы
легче.
– Я бы кого-нибудь укусил, и меня бы
усыпили. По решению суда.
– Ты что, Киса! Я бы не позволил.
Дал бы взятку ветеринару и увёз бы тебя куда-нибудь подальше.
– Просто «Побег из Алькатраса»
какой-то… – польщённо хмыкнул доктор. – Надеюсь, нам с тобой
никогда не придётся делать друг для друга что-нибудь подобное…
– Я тоже надеюсь… – прошептал
Руднев, заметно мрачнея.
– Эй, Руди, всё будет хорошо! –
прикрикнул на него доктор. – Даже не думай сомневаться!
– Да ты что?! – Руднев неожиданно
вцепился Женечке в волосы и дёрнул его голову назад, заставляя
смотреть себе в глаза. – А кто вчера по пьяни лопотал, что он
что-то там видел и ему от этого страшно? – прошипел он зловеще.
– Я… я не могу отвечать за свой
пьяный бред, – быстро нашёлся Панарин.
– Колись, сволочь, – зло прищурился
Руднев. – Или я вышвырну тебя вон, и знать тебя больше не
желаю…
– Ну, хорошо-хорошо! – сдался
Панарин, выворачиваясь из рудневского захвата. И отодвинулся
обиженно. – И кто после этого из нас психопат?
– Без лирических отступлений,
пожалуйста, – холодно процедил Андрей Константинович.
– Как хочешь. – Безразлично пожав
плечами, Панарин встал, поплотнее запахнул халат и потуже затянул
пояс. Он уселся на подоконник, огляделся вокруг. Увидел в вазочке
два мандарина. Наклонился за ними, подхватил и принялся довольно
ловко ими жонглировать. – Ты зарываешься, Руди, – беспечно сказал
он. – Ты не можешь заставить меня говорить. Только не меня. Я
прекрасно знаю, что обманывать тебя бесполезно. Что если я
попытаюсь, хоть на йоту исказить смысл того, что я видел, ты
немедленно почувствуешь даже эту одну тысячную долю лжи. Но ведь я
могу совсем ничего тебе не говорить…