— Не дело вы задумали, — безо
всякого приветствия, сразу обратился он к Николаю Николаевичу,
озабоченно поглядывая на Романа. Янтарные глаза деда неодобрительно
сощурились.
— Ты же знаешь, я не ищу себе дел,
они сами находят меня, — грустно ответил учитель.
— К нам никого не приводят, каждый
приходит сам.
— Согласен. Это было первое, что
сказал и я. Но, возможно, бывают исключения…
Они помолчали о чём-то, понятном
лишь им двоим, красноречиво глядя друг другу в глаза.
— Чудесно, — дед ехидно хмыкнул,
поглаживая аккуратно подстриженную бороду. — Больше тебя ничего не
смутило? Посмотри на него, — он ткнул пальцем в сторону
подростка.
— Знаю. — Николай Николаевич заметно
помрачнел.
— И что же?
Интеллигентное лицо учителя словно
окаменело:
— Absente aegroto (1).
1. В отсутствие больного; не при больном – (лат).
Латынь деда почему-то развеселила. Он сдержал смешок и уже более
благожелательно взглянул на Романа.
— Ну что же, дерзайте, альтруисты!
Это я не о тебе, парень, — доверительно сообщил он Роману, словно
причисление к альтруистам могло как-то обидеть мальчика, и, опустив
тяжёлую руку ему на плечо, уступил гостям дорогу, широким жестом
приглашая их в дом. — Homo Sapiens non urinat in ventum (2), —
громко продекламировал он густым бархатным баритоном и расхохотался
у них за спиной.
2. Человек Разумный не мочится против ветра – (лат.).
Николай Николаевич, улыбаясь, легонько подтолкнул Романа вперёд и
вслед за ним вошёл в сени. Пройдя через них, они оказались в
довольно тёмном помещении, загромождённом самыми разнообразными
предметами в основном хозяйственного назначения: корзины, кухонная
утварь, вёдра, кадушки. Маленькое окошко, за которым блистал
солнечный зимний пейзаж, выглядело в этом полумраке как
прилепленная к стене картинка. Почти всё пространство занимала
огромная русская печь, в зеве которой светилось красно-оранжевое
пламя.
Николай Николаевич усадил Романа за
стол на длинную широкую лавку, а сам сел на какой-то сундук,
покрытый узорчатым тёмно-красным ковром. Слышно было, как дед топал
и возился в сенях. Наконец, он вошёл, скинул тулуп и, шумно
подвинув к себе табурет, уселся напротив гостя.
Ну что, ребёнок, жить хочешь? —
задушевно спросил он и наклонился, участливо заглядывая мальчику в
глаза. Его длинные седые патлы свесились до самого стола.