Она молча помотала головой.
– Уходи, – сказал я и выдал последний аргумент: – Ты можешь погибнуть.
– Наплевать. Я не брошу тебя. Я не могу тебя бросить.
– Что за детский сад, дурашка? Тебе же тридцать лет. У тебя дети есть?
– Неважно.
– Неважно? А что же тогда важно? Ты понимаешь, что мне нельзя помочь? Ты мне не сможешь помочь! Понимаешь?!
– Смогу, – оборвала она меня с такой уверенностью, что я вздрогнул. – Одевайся скорее, чудик. Мы же опоздаем.
Мы. Она сказала "мы". Она уже все решила для себя. И было бесполезно уговаривать ее, что-то объяснять, рассказывать чистую правду или наоборот красочно врать, придумывая киношные ужасы про ожидающуюся бандитскую разборку. Она сказала очень просто: мы опоздаем. И это подействовало. Я хлебнул из бутылки еще капельку и чисто ради выпендрежа надел давеча обнаруженные вместе с полотенцем новые трусы.
– Люблю после ночи любви надевать свежее белье, – прокомментировал я этот свой поступок.
– Можешь и джинсы новые напялить, – буркнула Татьяна.
– А что, есть? – удивился я.
– Валялись тут где-то… Да вот же они!
Я натянул новые "левиса" аккурат по мне и растерянно спросил:
– А мои-то где штаны?
– Не знаю, – зевнула Татьяна и невинно предположила: – Может, сгорели вчера в костре?
– Здорово мы, стало быть, нахрюкались, – ответил я.
В итоге не удалось найти ни одного предмета из моей вчерашней одежды. Но эта странность не показалась мне самой важной, тем более, что пистолет, нож и "набрюшник" с деньгами и документами были на месте. Некогда было думать обо всякой ерунде. И особенно некогда стало, после того, как роясь в багажнике в поисках новых носок и кроссовок, кои там, конечно же, нашлись, я снова наткнулся на давешний зловещий сверток. Внутренний голос подсказал мне: разверни. Это был все-таки "калашников". Укороченный десантный вариант. И к нему два запасных рожка. Я поднял все это хозяйство и переложил на сидение справа от водительского. Татьяна подошла, посмотрела, задумчиво провела тонкими пальчиками по стволу и спросила:
– Этот тоже газовый?
Вот это девчонка! Я обнял ее, прижал к себе на мгновение и прошептал:
– Пять баллов, как говорил один мой старый знакомый. Или у вас принято шесть? Но все равно я сдаюсь. Едем вместе.
А когда я завел машину, потихонечку разворачиваясь, вывел ее на шоссе и там остановил, по жигулевской привычке давая движку прогреться, Татьяна, севшая сзади, показала мне на часы.