То, что это смерть, генерал понял
сразу: эти цилиндры не могли нести ничего иного. В последние
мгновения своей жизни, как в замедленном кино, Эрих фон Манштейн,
которому уже никогда не суждено было стать генерал-фельдмаршалом,
наблюдал за падением одного из цилиндров прямо перед зданием школы.
Легкая вспышка, после которой остался крупный, похожий на пузырь,
сгусток какой-то пыли, еще вспышка, и пузырь превратился в ревущее
пламя, которое ударило генерала в грудь, мгновенно переломав кости
и спалив волосы и испепелив мундир. Мгновением позже кусок
изжаренного перемолотого мяса, то, что недавно было командующим
11-й армией Вермахта, отлетело внутрь комнаты, и впоследствии было
погребено под обломками здания школы, не выдержавшего ударной
волны.
Практически полностью выведенный из
строя бомбами объемного взрыва штаб армии, осадившей Севастополь,
уже не мог оказать серьезного сопротивления, когда неизвестная
пятнистая машина вернулась и с помощью неуправляемых ракет и
скорострельных пушек и пулеметов быстро подавила любое
сопротивление. Сделав пару контрольных кругов, не заметив никакого
движения, еще раз ударив ракетами по полуразрушенному зданию школы,
странная грохочущая машина развернулась и ушла в темноту, оставив
после себя горы трупов и горящее село.
Здесь, в развалинах школы нашел свою
смерть подающий надежды немецкий генерал, которому уже не суждено
было принять парад своих войск на улицах захваченного
Севастополя.
Глава 1
Мерно стучали колеса поезда, отбивая
привычный ритм, заставляя возвращаться воспоминаниями в далекое
детство, когда отец еще служил на севере, и мы каждое лето
отправлялись в отпуск к родственникам в Крым. Именно память о том
беззаботном времени частенько не давала скатиться в бездну отчаяния
из-за сложившейся ситуации.
«Н-да, вляпался я знатно», — грустно
вздыхая про себя, ворочался на своей полке, стараясь принять
удобное положение и не напрягать поврежденное осколком плечо.
Рядом, на нижней полке вагона снова начал громко стонать, крутиться
и вызывать на помощь «вертушки» похожий на мумию из-за большого
числа намотанных бинтов Ненашев. Лежащий в нашем закутке
майор-танкист опять что-то стал бурчать о странных «вертушках» и
«градах», и, кряхтя, спустившись на пол, накинул на плечи простую
солдатскую шинель, хромая, отправился к тамбуру на перекур.
Несмотря на дикую пульсирующую боль в пробитом осколком плече, я
старался наслаждаться чистотой и покоем, точнее его подобием,
насколько это возможно в таких условиях. Начальник санитарного
поезда, уносящего нас на восток, подальше от линии фронта,
отличался прямо-таки патологической тягой к чистоте и нещадно гонял
медсестер и санитарок за любую антисанитарию.