Не успела Агафья задуматься над
открывшимися перед ней возможностями, как заявился в дупель пьяный Гришка с
кнутом и стал орать, что все это ее, Агафьиных, рук дело и надо бы утопить ее в
деревенском пруду за околицей. Посмотрев в осоловелые Гришкины глаза, Агафья
поняла, что никакой любви к ней у него уже не осталось, а есть только пьяная
злоба и ненависть. Вначале сердце ее сжалось от безнадежного отчаяния, но уже
через минуту все встало на свои места. Агафья поняла, что, в сущности, тоже
никогда не любила его, и все произошло так, как и должно было произойти. Она
спокойно выдержала свинцовый Гришкин взгляд. Странно, но в таком, почти
бессознательном состоянии, он исхитрился понять это. Плюнул с ненавистью ей под
ноги, бросил кнут и ушел, громко хлопнув дверью, надо думать – навсегда.
Агафья закрыла дверь на засов, подняла
с пола кнут и села перед печкой, задумчиво глядя на пляшущие языки пламени. Ей
казалось, что она заснула с открытыми глазами. Во всяком случае, когда постучали
в дверь, она не смогла бы сказать, сколько времени просидела в полном забытьи,
напрочь отключившись от окружающего мира. Стук становился все настойчивее и
громче. Агафья неспешно поднялась, почувствовав, как что-то соскользнуло с
колен, и распахнула дверь. Она даже толком не рассмотрела, кто из односельчан
принес ей страшную весть, только слова огнем пропечатались в мозгу: «Твой
Гришка только что повесился».
Агафья вскрикнула, захлопнула дверь и беззвучно
сползла на пол. Ей не хотелось, чтобы кто-нибудь видел ее слезы. Еще совсем
недавно она убедила себя, что совершенно не любит его, но запрятанная где-то в
подполе, совсем маленькая частичка ее души думала иначе и очень страдала. Не
разбирая ничего сквозь пелену слез, она добрела до лавки и медленно опустилась
на нее.
Нога на что-то наткнулась. Агафья
опустила руку и нащупала упавший с ее колен кнут. Сморгнув слезы, заметила, что
кнут завязан скользящим узлом, как для повешения. Агафья в ужасе, будто увидав
змею, отбросила его на пол. Она не помнила, когда так завязала его. Это
произошло само, вне ее сознания.
Это было уже не первой странностью в
жизни Агафьи. Если бы она дала себе труд хорошенько задуматься над последними
событиями, то, возможно, сумела бы выстроить их в последовательную цепочку
взаимосвязанных событий. Но она подсознательно не хотела делать этого, потому
что безумно боялась сделать тот один единственный вывод, который так и
напрашивался из этой зловещей череды. И как ни стремилась Агафья повернуться
спиной к фактам, они упрямо, как тени из углов все лезли и лезли на глаза.