Промахнуться с расстояния в десять
шагом было сложно даже для меня.
— Ну и чего ты орал, дурак? — злобно
выкрикнул Ферапонт, спешивший ко мне. — Надо сразу стрелять, а не
сопли жевать! — Подойдя ближе, старик посмотрел на лежащее тело,
хмыкнул: — Жив, паскуда!
Охотник метко ударил прикладом в
голову поверженного. Раздался противный хруст, а Ферапонт, обтерев
испачканное оружие, деловито обшарил карманы убитого. Вытащив кисет
с табаком, какую-то мелочь, сунул трофеи себе в карман. Взяв обрез,
покачал головой, а потом кинул его куда-то в лес.
— Чего туски вылупил? — спросил он
меня. — Бери за ноги, с дороги стащи. Ночью зверь какой будет, ему
тоже есть надо.
Я стащил труп с дороги, а Ферапонт
начал припорашивать кровь снегом.
— Бандиты это, — пояснил старик в
ответ на мой не высказанный вопрос. — Ни за красных они, ни за
белых, шелупонь. Тута дорога торная идет, кажый день то один, то
два человека проходят, а то и сани, поживиться есть чем. Трое их
всего было.
Наверное, Ферапонт сегодня меня спас,
и следовало его поблагодарить. И грамотой наградить за уничтожение
особо опасных преступников, представляющих угрозу мирному
населению. Не грамоту даже, а медаль! Но почему же мне захотелось
его пристрелить?
Охотник довел меня до Исакогорки, «сдал» телеграфисту Тихону
Пекарникову и ушел. Сам он в этой деревне иногда бывает, приносит
на продажу или на обмен дичину, шкуры, и его появление никого не
удивит. А то, что привел сюда незнакомого парня, тоже бывает.
Допустим — кум попросил свояка довести, дядька золовки или что-то
такое. Вот если бы я явился в одиночку, вопросов было бы больше.
Полушубок, изрядно загвазданный и пропахший домом костра, тоже
удивление не вызовет — здесь половина так ходит.
Тихон жил один в огромном доме. Раньше здесь обитали родители,
но мать умерла после гибели отца. Свою семью парень не завел, так
для нашего дела это и хорошо.
Старые поморские дома меня приводили в восхищение. Ну-ко ты, не
халупа, вросшая в землю, а едва ли не двухэтажный дом, с огромной
поветью, на которую может заехать лошадь с санями. Я такие видел
только в этнографических музеях, а здесь это обычные жилые
дома.
У Тихона я позволил себе пару дней отдохнуть. Время,
установленное для меня начальством, позволяло, даже кое-какой запас
есть, так что можно поспать, помыться в бане. После четырех дней в
лесу я выглядел как настоящее чучело: небритый, с мордой
обветренной и обожженной морозом и солнцем. На промысловика походил
мало, а вот на красного партизана — вполне.