запястье, я жму на спуск. Одновременно –
разворот, свободная рука перехватывает копьё, отводит его в
сторону. В упор трудно промахнуться, но этот выстрел получился
отменным – точно в левый глаз! Копьё остаётся у меня в руке, а
чужак валится на спину. Его пальцы скребут по лицу, хватают
оперение стрелы, пятки колотят по земле. Как просто – даже не
верится!
Выскочив из овражка, я машу руками. Дружинники заметили мои
сигналы, трое спешат на помощь. Тогда ещё живой Ермоленко
спрашивает:
– Чего звал-то?
– Вон там, – говорю, – посмотри.
Дружинник лезет в овражек. Из кустов раздаётся удивлённый
возглас. Подтягиваются любопытные.
Щуплое тельце за волосы выволокли из зарослей, ну краю овражка
собрались люди. Смотрят, обсуждают.
– Молодец, Олежка, такого чёрта завалил!
– Боец вырос!
– Загнал точно в глаз! Меток, хлопчик!
Лесники шуршат по кустам, Ермоленко заявляет:
– Ночью прокрался, устроил засаду. Пришил бы кого-нибудь, и по
оврагу в лес. Ищи потом ветра в поле.
– Я думал, они все передохли, – говорит кто-то из штрафников, он
за моей спиной, и я не вижу, кто это.
– Видать, не все. Человек такая скотина, что хуже таракана, ко
всему привыкает. Этот, вон, молодой ещё. Кроме леса ничего в жизни
не знал.
Дружинник склоняется над телом, внимательно осматривает. Нож
разрезает необычную накидку чужака. Волокна режутся тяжело и при
этом неприятно потрескивают. Выпрямившись, дружинник громко
сплёвывает.
– Кажись, баба, – состроив брезгливую гримасу, говорит
он.
На секунду люди замолкают, переваривая новость. Потом
кто-то восклицает:
– Жуть! Глаза б не смотрели на такую бабу.
– Как дело было? – интересуется дружинник.
– Да как, – объясняю. – Тычет копьём. Есть, говорит, давай.
– Так накормил бы, – шутит кто-то. Все хохочут. Это смешная
шутка.
– Он и накормил. Так обожралась, что встать не может, – эта
шутка ещё смешнее. Все просто умирают…
Тело чужачки отволокут в Посёлок, и народ будет дивиться
на очередную лесную невидаль. Ольга загрустит. «Не всем повезло
выбраться из леса, кому-то пришлось научиться в нём
жить» – скажет она. Потом заставит мужичков похоронить чужачку.
Через неделю вырубят шиповник, и засыплют овражек землёй, а меня
перестанут выпускать за Ограду: не случилось бы чего с «сыном
полка». Но пока я чувствую непонятную гордость. Это мой первый бой,
и первый убитый мной