Пашка
узнал оба этих слова – «рама» и «велосипед» – значительно позже, а
тогда таращился на невиданную конструкцию во все глаза, топая сзади
с клюшками и Германовым рюкзаком. За свои девять лет повидал ожогов
достаточно, чтобы понимать – тут уже не помочь. Василий догорает и
очень скоро умрет.
Когда
Пашка в очередной несчетный раз эту историю рассказывал, Рэдрик –
даже зная все наперед – охрененной бункерной дурости
поражался.
Ведь они
же – взрослые! Сами говорили, что их слушаться надо – и выехали на
закате! Да дебил последний знает, что так нельзя. Даже если солнце
село, выходить рано, особенно бункерным! Сколько раз ребята от
Германа огребали – просто за то, что ставни плохо закрыли! А
Евгеньич, по словам Пашки, чушь какую-то нес.
«Мы
слишком поспешили, давно не были на поверхности… Не подумали, что в
это время года солнце может быть гораздо более активным… Нам
казалось, что вовсе не жарко…»
Конечно,
сперва-то не жарко! Жарко потом будет – когда волдыри по телу
поползут. Вот тогда так будет жарко – мало не покажется.
От
солнечных ожогов краснела и бугрилась кожа, причиняя невыносимую
боль. Поднималась высоченная температура и сворачивалась кровь.
Сергей Евгеньевич был первым из бункерных исследователей, кто
догадался о прямой зависимости силы и площади распространения
ожогов от возраста обожженного. Чем старше был несчастный, тем
страшнее поражения кожи. Детям, что помладше, удавалось выжить. У
людей, перешагнувших за двадцать, шансов не было.
Сергей
Евгеньевич уцелел, потому что на поверхности бывал и раньше – в
прежние времена не раз добирался до соседей и за время походов
«слегка адаптировался». Рэдрик знал, что их братию бункерные
прозвали «адаптами»: проведя на поверхности всю жизнь, воспитанники
Германа притерпелись к новым условиям гораздо больше, чем слегка. А
Василий впервые задержался наверху дольше, чем на час. Ну и чего он
хотел-то?!
Все это
провинившиеся воспитанники пытались объяснить Герману, когда тот
заставил рассказывать, как было дело.
Ревели
все наперебой – и девчонки, и пацаны. Облепили Германа, будто
цыплята наседку – казалось, что, если прижаться поближе, он лучше
поймет, обещали что-то навзрыд.
Они,
конечно, кругом виноваты, из-за поганых клюшек человек погиб, но
как так-то? Зачем они по закату поперлись? Ведь нельзя же! Ведь
любой младенец знает, что нельзя! А они-то – взрослые!