— Иван, ау! Ты, похоже, сильно головой приложился! Ты про
григорианский календарь забудь, а заодно и про юлианский! Они здесь
по лунному месяцу живут. А вчера было очередное новолуние!
— Ой, мля! А я и забыл! Подожди, но если гурти прошел планово,
то из-за чего весь сыр-бор?
— Тут в двух словах всего не расскажешь. Ты давай иди, устраивай
своего зверя и сам устраивайся, а то там у тебя в комнате твой
крестник обосновался. У нас тут опять цыганский табор, все друг на
друге сидят. Ты помойся обязательно и одежду смени. Через полчаса
все собираемся в главной столовой, там новостями и обменяемся. А то
у меня от твоих «духов» аж глаза слезятся!
Мальцев ушел, морща нос и сокрушенно кивая головой, а Забелин
потопал в свою комнату, посмотреть, кого это старый профессор к
нему в крестники записал. По комнате заполошно метался Микаэль,
спешно собирая в охапку разбросанные повсюду вещи.
— Привет, Ваня! Ну и запашок от тебя! Меня тут пока в твоей
комнате поселили, но я уже сложился, я к Степашкам пойду.
— Не суетись, Мишка! Вместе переночуем. Чай не подеремся.
Знакомься, это Жирх. Ты сильно не шуми, а то он у раханов
натерпелся, собственной тени боится. Мы сейчас с ним душ примем, от
всякого нехорошего отмоемся, а ты пока, не в службу, а в дружбу,
сгоняй на кухню, поищи там две миски и одну из них постарайся
наполнить чем-нибудь наподобие каши с мясной или рыбной подливой.
Кулеш тоже сойдет.
Медвежонок, попав под струю воды, заверещал как резаный и
попытался сбежать, но страх потерять с таким трудом вновь
обретенную «мамку» пересилил страх перед незнакомой стихией. А
после того как Иван закончил срезать колтуны и стал массирующими
движениями отмывать остальную шерсть, процедура Жирху даже
понравилась. Он стал смешно отфыркиваться и пытался встряхнуться
по-собачьи. Выходило, правда, не очень — мешали парализованные
задние лапы.
Когда они наконец выбрались из душа, каша, обильно сдобренная
кусочками мяса и политая густой подливой, уже ждала их на полу, а
вот Микаэля не было. Уговаривать покушать Жирха не пришлось, он с
такой жадностью накинулся на еду, будто голодал все четыре долгих
месяца. Вылизав миску, он чуть-чуть полакал воды и шустро пополз к
Забелину, обнял «мамкину» ногу, тяжко вздохнул и тут же уснул, то
причмокивая, то испугано постанывая во сне.