Через
какое-то время мука вернулась. Накатывала волнами и жгла яркими
вспышками. Грызла стальными зубами и превращалась в пылающие угли.
Всё реже её прерывали блаженные провалы беспамятства. Как-то во
тьме Феоктистов даже подошел к большому круглому люку, как на
подводных лодках. Причём, точно знал, что за ним все его страдания
должны окончиться. Но кто-то невидимый в этом мраке вдруг грубо
отшвырнул его прочь: «Тебе ещё рано!»
А потом он
увидел глаза. Зеленые кошачьи глаза на уродливом человеческом
личике, увенчанном парой рожек. Чёртик жадно смотрел на Володьку и,
почему-то, лизал лицо длинным гадким языком. Лишь через несколько
секунд дошло, что это была маленькая чёрная собачка. Которая
тщательно, словно щенка, вылизывала его. Вообще-то, пёсик выглядел
довольно мерзко, и Феоктистов испытал облегчение, когда тот,
наконец, исчез. Он отчетливо помнил, как его убивал буржуй. Смутно
— как грабила и добивала «спасённая» молодуха... Причём же тут
собачка?
В
полумраке, буквально в полутора метрах над ним, темнел двойной скат
из тонких стропил и грубого, похожего на кору, кровельного
материала. Вместо потолка шли ряды жердей с веничками сушёной
травы, корешками и чем-то типа экспонатов кабинета биологии. Пахло
сеном и химией. У него видели оба глаза.
Слева
раздалось торопливое хлюпанье. Володька с трудом повернул голову, и
увидел давешнего пёсика, который теперь вылизывал Николая. Оба
друга, лишь в бинтах из грубых окровавленных тряпок, лежали на
деревянном некрашеном топчане. В головах и по бокам что-то коптило
в глиняных плошках, распространяя сладковатую вонь. Но главное,
рядом находился ещё один человек! Чумазая старуха держала в правой
руке нож с чёрной рукояткой, а в левой — крупную живую жабу. Ей она
растирала ноги Зуброва и что-то при этом бормотала. Не требовалось
быть семи пядей во лбу, чтобы связать своё воскрешение с появлением
этой Бабы-Яги и её забытыми способами медицины.
Наконец,
Коля застонал. Собачка спрыгнула с топчана, а старуха ножом снесла
земноводному голову и небрежно отшвырнула. Как оказалось, прямо в
огонь очага. Или камина. Потом достала ещё одну плошку и поднесла к
губам Феоктистова. Не доверять ей было глупо, и он отпил
солоноватой жидкости. Пока приступ тошноты не оттолкнул губ. Было
ощущение, что глотнул крови. Во всяком случае, запах напомнил
«мотоциклистов», а вкус — врага. Незаметно вновь соскользнул в
сон.