— Преступник впал в колдовской сон,
вряд ли возможно привести его в чувство, пока солнце стоит высоко.
Полагаю, допрос следует до заката отложить.
— Нельзя ли все же как-то убедиться в
колдовской его природе? Говорили, что он боится солнца?
Кто это говорил? Райко не мог точно
вспомнить, но разве при господине Канэмити хоть раз прозвучало
слово «солнце»?
Райко показал на рогожу под стеной.
Рогожа прикрывала нечто крупное и бесформенное.
— Откройте, — велел он
стражникам.
Тот, что стоял ближе к рогоже,
боязливо протянул руку и отдернул тряпье. На земле лежал истлевший
скелет, прикрытый до странности свежей одеждой.
— Этот, — сказал Райко, — был убит
нынче ночью. Его положили во дворе, чтобы утром опознать. Взошло
солнце — и он истаял.
— Если не гнил под настилом с прошлой
зимы, — губы Правого министра тронула улыбка. — Лучше один взгляд,
чем сотня рассказов. Покажите мне, как на них действует солнце.
— Многоуважаемый господин Правый
министр! — Райко склонился так, что не видел лица вельможи. —
Человек, без причины мучающий и убивающий живых существ, в семи
рождениях становится голодным демоном. Я охраняю закон, и мой долг
пытать преступников, если того требует справедливость. Но ради
любопытства даже таких, как этот, мучить нельзя. Если вам будет
угодно, завтра, после поимки его хозяина, закончив все допросы, мы
обезглавим его — и вы увидите, как тело истает. Сейчас сей воин
покорнейше просит прощения, но вынужден с глубоким прискорбием в
вашей просьбе вам отказать.
— Это не просьба, господин Минамото,
— родовое имя Правый Министр проговорил по слогам, словно пробуя на
вкус каждый звук. — Это приказ.
Райко уловил в стороне некое дрожание
воздуха. Будто что-то сдвинулось — хотя кто и что смеет шевелиться
по своей воле в присутствии Правого Министра? Разве что ветер? А
если ничтожному начальнику стражи показалось, что не менее
ничтожный знаток нечисти не то чтобы кивнул, и не то чтобы двинул
бровью, но яснее ясного сказал: «Соглашайтесь», то это личное дело
начальника городской стражи… и того нахала, который вздумал без
спросу вламываться к нему в уши.
— Не смею ослушаться, — проговорил
он, и дал стражникам знак.
Пленника поволокли от навеса и
швырнули на свет.
Он не проснулся. Кожа пошла
трещинами, негодяй забился в веревках, но глаза остались закрытыми,
а лицо… было лицом человека, спящего и видящего кошмар.