Капсула мягко раскачивалась. Один раз началась тряска, но быстро
прекратилась. Все-таки удивительная штука – воздух! Еще
удивительнее, когда он присутствует вокруг окружающих меня стен
прямо-таки в ненормальном количестве. Тогда он начинает вести себя.
Я читал, что в прошлом физики и инженеры Земли худо-бедно сумели
обуздать его дурные наклонности, уменьшив силу наиболее
разрушительных ураганов и торнадо. Изменилось ли что-нибудь к
худшему с тех пор?
С одной стороны: с чего бы? С другой: почему бы и нет?
Я не сгорел и теперь вовсе не хотел, чтобы какой-нибудь дурной
шквал оторвал капсуле крыло или с размаху шмякнул ее о скалу. Как
быстро тупой и покорный фатализм сменяется постыдным страхом за
свою шкуру!
На полутора тысячах метров над поверхностью я почувствовал, что
капсула маневрирует – нормальные, плавные, осмысленные маневры на
чистой аэродинамике. Было совершенно ясно, что компьютер нашел
площадку и аккуратно подбирается к ней, дабы сделать приземление
как можно более комфортным.
Сто метров... пятьдесят... двадцать...
Жестокий рывок – и красная муть перед глазами. Удар! Хруст не то
конструкции, не то костей... Резкая боль. И чернота.
Бум-бум-бум-бум – снизу. От этих звуков я вынырнул из небытия.
Кто-то колотил в днище моей капсулы, и был он явно не в духе. Так,
бывало, стучал разводным ключом старый Томура, когда спускался
проверить систему регенерации воды, а мы, безмозглые молокососы,
шутки ради задраивали люк над его головой. Следовало подождать
минут пять, потом открыть люк и быстро разбежаться, пока он не
надрал кому-нибудь уши.Либо Хелен, либо мне. Кому-нибудь из нас
двоих. Других детей на станции не было.
Восемь человек, включая меня, – столько людей оставалось на
Луне, когда я родился. Или все-таки девять?.. В тот день, когда я
появился на свет, скончалась одна старушка, а вот что случилось
раньше – мое рождение или ее смерть? Не знаю. Я даже имени ее не
помню, потому что дети обладают привычкой мгновенно забывать
ненужное, а когда я подрос, о старушке уже никто не вспоминал.
Разве что ее дочь, тоже уже ветхая, да и та не вслух. Она была на
удивление молчаливой старушкой.
Бум! Бум! Бум-м-м!!!
Нет, это стучал не Томура. Во-первых, удары звучали иначе,
во-вторых, бежать мне никуда не хотелось, в-третьих – не моглось. Я
был надежнейшим образом зафиксирован в ложементе. Только ложемент
почему-то крепился к потолку, а не к полу.