Ситуацию вживления в личину реципиента облегчали два
обстоятельства. Во–первых, раньше Владимир Изяславич – именно так
зовут княжича, куда меня забросила нелёгкая, сильно заикался. В
момент первого "пробуждения", когда я здесь неожиданно очнулся, мне
об этой особенности княжича ничего не было известно. Поэтому,
пребывая в полу шоковом состоянии, я сразу начал чисто, но
маловразумительно говорить с окружающими, отвечая на обрушившейся,
на меня поток вопросов. Они беспрестанно сыпались от суетящихся у
моего ложа лекарки, князевых людей, от самого князя участливо и
весьма озабоченно взирающим на происходящее. В разговоре с ними
сразу стал придерживаться простой легенды – дескать, ничего не
помню кроме отдельных слов, да ещё в моей голове появились какие–то
новые слова, которых никто здесь и не слыхивал. Пришёл княжеский, а
заодно и мой духовник. В незнакомых словах он опознал неправильно
произносимые, исковерканные мной слова из болгарского, латинского,
греческого, польского и немецких языков. Я от этого
безапелляционного заявления учёного священнослужителя лишь
облегчённо перевёл дух, пусть будет так! Как говорится, хоть
чугунком меня называйте, только в печь не ставьте!
Лишь под вечер отец княжича Изяслав Мстиславич, успокоительно
гладя меня по голове сообщил, что хоть сын и обезпамятовал, но нет,
дескать, худа без добра, перестал заикаться. В тот момент, уже
окончательно разобравшись где, и в ком я нахожусь, мне оставалось
лишь молча про себя зло сплюнуть. Сейчас бы мне этот изъян княжича
пригодился, до момента, пока бы я, в достаточной мере, не пополнил
свой словарный запас.
А выяснить из ведшихся вокруг разговоров, пусть даже и будучи,
по большей части, в роле пассивного слушателя, мне удалось вот что.
Оказывается, княжич, то бишь я, вместе с некоторыми другими членами
княжеской семьи серьёзно болел какой–то заразной болезнью
обрушившейся на Смоленские и Новгородские земли. Судя по редким
оспинам, оставшимся на теле – похоже на оспу.
И вот сейчас, глядя на проворно одевающегося Тырия, я решил не
тратить время в пустых рефлексиях и самобичеваниях. Пока нет
взрослых, надо пользоваться моментом, побольше разговаривать с
приставленными ко мне "дворскими" или "дворянами", по–разному их
здесь называли.
– Эй! – прохрипел я своим ломающимся голосом, – ты чего тут
делаешь?