Он скажет отцу д’Оржевалю: «Я видел, как они вместе стояли на берегу среди деревьев, отражаясь в водах Кеннебека, он, суровый, темный и насмешливый, и она, лучезарная и ослепительная. Они стояли, прислонясь друг к другу, мужчина и женщина, которых объединяет какой-то тайный договор… Но что это за договор?»
И его члены снова жалко задрожат от болотной лихорадки, которая так часто его треплет… «Да, я их видел и оставался с ними долго, я выполнил миссию, которую вы на меня возложили, и выспросил этого человека… Но сейчас я как выжатый лимон».
– Вы пришли сюда, чтобы искать золото, – сдержанно сказал иезуит. – И вы его нашли! Вы пришли, чтобы заставить эти чистые первобытные края поклоняться золотому тельцу…
– Пока меня еще не обвиняли в идолопоклонстве, – ответил Пейрак и весело рассмеялся. – Отец мой, неужели вы забыли, что сто пятьдесят лет назад в Праге монах Тритхайм проповедовал, что золото представляет собою душу первого человека на земле?
– Но он ведь также определил, что золото, по сути своей, заключает в себе порок, зло, – с готовностью парировал иезуит.
– Однако богатство дарует могущество и может служить добру. Ваш орден, как мне кажется, понимал это с самого своего основания, недаром же он является самым богатым монашеским орденом в мире.
Отец де Геранд вновь сменил тему, как делал это уже несколько раз.
– Если вы француз, то почему вы не выступаете против англичан и ирокезов, которые хотят стереть Новую Францию с лица земли?
– Распри между вами имеют давнее происхождение, и мне сложно принять чью-либо сторону. Я стараюсь ладить со всеми, и кто знает, быть может, благодаря моим усилиям в конце концов здесь воцарится мир…
– Вы можете причинить нам огромный вред, – сказал молодой иезуит. Он явно напрягся, и в его голосе Анжелика услышала неподдельную тревогу. – О, почему, – вскричал он, – почему вы не установили в своих владениях крест?
– Потому что это символ разногласий.
– Золото послужило причиной многих преступлений.
– И крест тоже, – отвечал Пейрак, пристально глядя на своего собеседника.
Монах поднялся во весь рост. Он так побледнел, что пятна солнечных ожогов на его белом как мел лице казались кровоточащими ранами. На его тощей шее, торчащей из белых брыжей, этого единственного украшения его черной сутаны, неистово пульсировала жилка.