- Ганс, остановись! Жди нас!
Не хватало ещё чтобы мальчишку
подстелили. Его мамаша потом мне этого никогда не забудет. Хватит с
меня уже двоих погибших стажёров.
Над нами раздалось парочку выстрелов
и протяжный женский крик. У дверей на третий этаж на полу сидел ещё
один констебль с замершим взглядом. Пистолет в его руке дымился,
ниточка крови из уголка рта стекала на китель, на котором с левой
стороны красовалась медная бляха, изображавшая перекрещённую
алебарду и метлу – знак Констебелиума.
Стич, пригнувшись сунулся в коридор и
тут же спрятался. Меткий выстрел оставил кровоточащую борозду на
его щеке.
- Ну, точно наши. Так на улице
стрелять не научишься, - забубнил себе под нос ветеран, вытирая
щёку протянутым мной платком.
Боцман вдруг вздрогнул и кулаком
больно ткнул меня в плечо. Ганс удивился такому поведению (даже
возмутиться хотел защищая меня), а я прислушался к еле слышному
постукиванию по кафельному полу, приближавшемуся к нам.
- Граната!
Стич с моей лёгкой руки полетел по
лестнице вниз, вслед за курилкой и Пибоди, а я, схватив за шиворот
Шумахера метнулся наверх.
Бабам!
Как на фронте. Право слово. Клубы
дыма, кровь во рту, в ботинке что-то хлюпает, но я поднимаюсь
сквозь накрывшую меня тошноту и рыбкой ныряю вниз, а затем змейкой,
по стеночке выползаю в коридор.
Попался! Впереди стоит ещё один тип в
плаще и прицелившись я разряжаю мушкетон по его ногам.
Вопль боли, мясо, торчащие из
конечностей, которые теперь и ногами-то не назовёшь, кости.
Несколько секунд и вопль захлёбывается в предсмертном хрипе.
Оглянувшись, я вижу позади меня Стича
и Ганса. Боцман склонился над телом старушки лежащим в дверях
первой палаты.
- Так, вторая! Третья! Четвёртая! –
считаю я вслух пытаясь разобраться восстановился ли я после
контузии.
Впереди маячит нужная нам палата. И в
этот момент стажёр, из ушей которого течёт кровь, совершил
глупейший поступок – он обогнал меня и пригнувшись нырнул в
помещение одновременно стреляя из длинноствольного пистолета,
удерживаемого в руке.
Внутри раздался крик боли. А затем
что-то перевернулось с клацаньем загрохотав по полу.
Чёрт! Слух вернулся ко мне, иначе я
бы не услышал шипение бикфордова шнура внутри.
Высунувшись в дверной проём, я всадил
первую пулю из «Майского жука» в жилистого, носатого головореза,
удерживающего в руке гранату и собирающегося метнуть её в Шумахера,
закрывшего собой тело Тимса замершее на кровати. А вторую, в его
раненого в ногу коллегу, пытавшегося вылезти в окно.