Лучник - страница 29

Шрифт
Интервал


Эран негромко засмеялся. Без злобы или издёвки, просто, как над хорошей шуткой.

- На самом деле всё немного не так, мальчик. Чародей – это в первую очередь Путь. Это намного больше, чем путь. Чародей может решить стать воином, кузнецом или даже пекарем, я даже знаю одного такого.

Он снова усмехнулся.

- Но он не перестанет от этого быть чародеем, он просто применит дарованный ему путь к ремеслу, которым решил заняться. И таких ремёсел у чародея могут быть десятки, сотни, если он того пожелает.

Ниари снова потряс головой. В глазах его плескалось искреннее, всепоглощающее изумление.

- Путь?!

На лице отразилось что-то, похожее на неуверенную, всё ещё смешанную с ожиданием подвоха надеждой.

- Но... Но так значит...

Эран молча смотрел на него, ожидая «окончательного понимания» и озвучивания мысли вслух.

Ниари закусил губу. Вниз сорвалась и поползла по подбородку крошечная алая капля.

- Значит, я могу пойти по нему? Как по любому другому Пути? И ты готов учить меня магии? Но ведь у меня нет дара, меня проверяли, как и всех детей...

- Почему ты сбежал из дома? Родители плохо отнеслись к тому, что ты не воин? – Эран не спешил отвечать. А может, просто хотел, чтобы задающий вопросы нашёл ответы сам?

Юноша устало покачал головой.

- Нет... Они простили. Огорчались и стыдились, но не обвиняли.

Он опустил взгляд на лук, лежащий на его коленях. Улыбнулся кривоватой, горькой улыбкой.

- За это и пострадали. Лишённому судьбы не место среди людей. Тем более – среди тех, кто знал, кем он должен был стать, но не стал. Он притягивает несчастья. – Ниари засмеялся – надломленно, сухим трескучим смехом. – У нас говорили, что судьба идёт за тем, кто струсил её принять, но не видит отступника, и потому забирает тех, кто рядом.

Ниари вдруг подавился собственными словами, зажмурился. Стиснулись в кулаки задрожавшие пальцы.

- Сначала у пастухов Крепости пала половина всех овец. Отец слушать никого не стал, привёз травника, тот дал какого-то настоя... Вроде всё прекратилось. Потом – коровы, ни одной не осталось. Когда вымерзло почти всё зерно, даже отец перестал спорить с теми, кто говорил о проклятье. Но всё равно не гнал. Мне надо было уйти раньше, но я боялся... Куда мне идти? Тянул ещё три луны, всё пытался к кому-нибудь прибиться в ученики. А потом... – он сглотнул, повёл головой – тяжело, обморочно. И закончил едва слышно, – когда сестру задрали волки, а мать свалилась с горячкой, я понял, что больше оставаться нельзя. И ушёл. Сбежал.