Эран негромко засмеялся. Без злобы или издёвки, просто, как над
хорошей шуткой.
- На самом деле всё немного не так, мальчик. Чародей – это в
первую очередь Путь. Это намного больше, чем путь. Чародей может
решить стать воином, кузнецом или даже пекарем, я даже знаю одного
такого.
Он снова усмехнулся.
- Но он не перестанет от этого быть чародеем, он просто применит
дарованный ему путь к ремеслу, которым решил заняться. И таких
ремёсел у чародея могут быть десятки, сотни, если он того
пожелает.
Ниари снова потряс головой. В глазах его плескалось искреннее,
всепоглощающее изумление.
- Путь?!
На лице отразилось что-то, похожее на неуверенную, всё ещё
смешанную с ожиданием подвоха надеждой.
- Но... Но так значит...
Эран молча смотрел на него, ожидая «окончательного понимания» и
озвучивания мысли вслух.
Ниари закусил губу. Вниз сорвалась и поползла по подбородку
крошечная алая капля.
- Значит, я могу пойти по нему? Как по любому другому Пути? И ты
готов учить меня магии? Но ведь у меня нет дара, меня проверяли,
как и всех детей...
- Почему ты сбежал из дома? Родители плохо отнеслись к тому, что
ты не воин? – Эран не спешил отвечать. А может, просто хотел, чтобы
задающий вопросы нашёл ответы сам?
Юноша устало покачал головой.
- Нет... Они простили. Огорчались и стыдились, но не
обвиняли.
Он опустил взгляд на лук, лежащий на его коленях. Улыбнулся
кривоватой, горькой улыбкой.
- За это и пострадали. Лишённому судьбы не место среди людей.
Тем более – среди тех, кто знал, кем он должен был стать, но не
стал. Он притягивает несчастья. – Ниари засмеялся – надломленно,
сухим трескучим смехом. – У нас говорили, что судьба идёт за тем,
кто струсил её принять, но не видит отступника, и потому забирает
тех, кто рядом.
Ниари вдруг подавился собственными словами, зажмурился.
Стиснулись в кулаки задрожавшие пальцы.
- Сначала у пастухов Крепости пала половина всех овец. Отец
слушать никого не стал, привёз травника, тот дал какого-то
настоя... Вроде всё прекратилось. Потом – коровы, ни одной не
осталось. Когда вымерзло почти всё зерно, даже отец перестал
спорить с теми, кто говорил о проклятье. Но всё равно не гнал. Мне
надо было уйти раньше, но я боялся... Куда мне идти? Тянул ещё три
луны, всё пытался к кому-нибудь прибиться в ученики. А потом... –
он сглотнул, повёл головой – тяжело, обморочно. И закончил едва
слышно, – когда сестру задрали волки, а мать свалилась с горячкой,
я понял, что больше оставаться нельзя. И ушёл. Сбежал.