Прибыв на
твердыню Дэнью, я быстро добрался до южных гор. Их исполинские
белые стебли лежали протяжённой грядой, пересекавшей южный полюс
твердыни. Я тщательно обследовал каждый стебель, прислушиваясь к
течению пыли внутри. Я вглядывался в волны, но чувствовал, что
внутри гор трудятся, перегоняя твердынный камень, только горняки.
Иногда я встречал их и вживую – они выбирались на поверхность из
расщелин промеж горных стеблей и грелись под светом Онсарры. Я
спрашивал их, не видели ли они белую матрону с юным техником волн
десять оборотов назад, но получал только отрицательные ответы. Я не
останавливался, шёл дальше и однажды ощутил чьё-то присутствие
глубоко под горами, в самой толще недр твердыни. Тогда я
остановился и, сев на колени, погрузился в волны. Перед моим
внутренним взором возник образ – мой друг Саргон в мастерских белых
одеждах оплетён огромным четырёхглавым змеем, удерживающим его
зажатым посреди чёрной пустоты. Его лицо замерло, а тело недвижно
уже на протяжении нескольких оборотов, пыль в нём едва течёт, но и
не рвётся наружу в пространственном прыжке. Через тонкие волны я
чувствовал боль и истощение, что снедали хрупкое тело, я ощущал его
ужас перед безднами недр и тоску по свету Онсарры, которые он
подавлял силой воли. Его страдания были велики, и я не мог найти им
никаких оправданий. Я немедленно воззвал к волнам, призывая асайев
и горняков из ближайших горных обителей, которые смогли бы извлечь
моего друга из недр и немедленно прекратить всё это.
Но чья-то
воля заглушила моё прошение. Я почувствовал незримое присутствие
прямо за спиной, а сознанием уловил негромкий голос. Это был
Саргон. Он тихо, но твёрдо просил меня уйти. Я не мог этому
поверить и начал убеждать его, что такая судьба – немыслимая
жестокость, что он имеет право отказаться и жить, познавая
искусство волн ученичеством у какого-нибудь сиятельного мастера. Но
Саргон не внимал моим словам. Он говорил, что сейчас ему уже
гораздо легче, что через пустоту недр с ним говорит сам владыка
Дэнья, а страдания ему причиняю я своими пылкими речами, так как
возбуждаю в нём желание бросить всё и выйти наружу. Он ценит мою
дружбу, но хочет пойти своим путём.
Наш
разговор продолжался около трёх дней, во время которых я не сходил
с места. Должно быть, в это время на горы обрушился жгучий пылевой
дождь, так как, вернувшись в активное сознание, я обнаружил, что
мои одежды во многих местах прожжены, а тело покрывают чёрные
разводы ожогов. Разговаривая с Саргоном в волнах, я совсем этого не
заметил.