Я остановилась, перевела дух. Поляна,
насколько я могла видеть, была залита кровью. Красной,
человеческой, и черной, волчьей. И невооруженным взглядом было
видно, что черных клякс на траве намного, намного больше. Какие-то
из тварей еще пытались шевелиться, и я пошла по поляне,
останавливаясь у каждой черной туши, неважно, подавала ли она
признаки жизни, и дважды всаживала в нее мизерикордию: в голову и в
сердце. И, повинуясь безотчетному порыву, каждый раз, приканчивая
очередную тварь, произносила, обращаясь к небу:
- Тебе, Светлая!
Обойдя поляну, я вернулась к обозу.
Мужики-возницы смотрели на меня, как на явление небесного ангела.
Ну так понятно: они все уже на три раза простились с жизнью, а тут
я вся такая красивая нарисовалась.
Я остановилась, не доходя пары шагов
до ближайшей телеги. И тут взрослые, серьезные а, порой, и седые
мужики все до единого разом упали передо мной на колени, сотворяя
правой рукой знак Воительницы и бормоча:
- Благодарим тебя, светлая
госпожа!
- Рано благодарить, - оборвала я их.
– До Перевала еще ехать и ехать. Лучше обойдите поляну. Подберите
оружие, снимите сбрую с убитых коней. Погибших возьмите с собой,
потом похороним. Перевяжите живых, остановите кровь. Авось, до
лекаря дотянут.
Народ засуетился, забегал, а у меня в голове все вдруг
помутилось, деревья вокруг закрутились в бешеном хороводе и… и сон
кончился.
Сон кончился, и я обнаружила себя
стоящей посреди спальни. Комната освещалась серебристым светом луны
– видимо, за ночь раздуло тучи, и сейчас комната была освещена
призрачным серебристым светом. И в этом свете еще безумнее выглядел
творившийся в комнате бардак. Простыня на кровати была скомкана,
одеяло валялось на полу, в воздухе вокруг летали перья из
распоротой подушки. А в руках у меня… Когда я увидела, то не сразу
осознала, а когда осознала, то вот как стояла, так и плюхнулась
пятой точкой на пол, прямо на одеяло и останки подушки. Мое падение
взметнуло в воздух, прямо в лунный луч, густое облако перьев, но
сейчас на это мне было начхать. Я разглядывала то, что было у меня
в руках: грубоватый четырехгранный стилет длиной примерно с локоть,
и узкий серебристый кинжал с простой прямой гардой. Стилет был
темно-бурым, почти что черным от покрывавшей его крови. Острие его
было немного загнуто, словно бы его сперва глубоко воткнули, а
потом попытались вывернуть из отверстия. Лезвие же второго клинка
осталось идеально прямым, серебристо-серым, матово-блестящим. Он
был острым даже на вид, и проверять заточку собственным пальцем
лично мне совсем не хотелось.