В общем-то, правильно замечает. Надеюсь, хоть сегодня ее
порадую. Вон сколько лака на голове, сколько золота по всему телу.
Явно рассчитывает с порога всем дать понять, что именно она – здесь
главный экспонат. Надеюсь, так оно и будет. Мне только лучше.
Такси мягко припарковалось на гравийке возле витых металлических
ворот. Которые, правда, изнутри были перекрыты каким-то убогим
пластиком. Всё верно, в России нельзя плебеям за забором смотреть,
как можно богато жить. Уж лучше изуродуем красивые ворота, но
скроем нашу изысканную жизнь.
– А ты узнал, чей это особнячок?
– Барыги одного, – машинально процитировал я «Джентльменов
удачи», но вспомнил, что в общении с «Единственной» надо избегать
иносказаний. – Нет, не узнал. Мне неинтересно, если честно.
С легким трепетом я нажал на кнопку вызова. Трижды протренькало
нечто мелодичное, после чего примагниченная дверь плавно отошла,
как бы приглашая в тайный мир богатых людей. Просто. Молча. Не
требовали сказать какие-нибудь кодовые слова или показать флаера в
камеру наблюдения. Я потянул калитку на себя и с плохо скрытым
облегчением вежливо пропустил свою спутницу вперед.
Внутри, кстати, всё оказалось не так сказочно, как мнилось
снаружи. На парковке – асфальт, дорожки покрыты каким-то пористым
бордовым материалом. По бокам – низкие голые кусты, явно не
стриженные. Хотя, сам дом производил впечатление. Может, не стиля,
но уж точно – бабок. Широкое деревянное резное крыльцо явно с
претензией на патриотизм и «близость к земле». Дверь массивная,
«антимедвежья» с вычурными кованными петлями, ручками и прочей
фурнитурой.
Честное слово, я выдохнул перед тем, как взяться за ручку. Дверь
на удивление легко пошла, из прихожей потянуло теплом и
множественными перемешавшимися ароматами. Теперь уже этикетным
трусом нельзя быть, так что я сам смело вошел внутрь. В прихожей
никого не было. Нас не встречали. Ни с «чего изволите», ни с
«предъявите документы». Этому дому было плевать на нас, гостей,
урвавших у жизни два билета в мир высокого общества.
Зато всюду в лютейшем беспорядке были навалены сапоги, ботинки,
туфли. Не знаю, почему, но именно от этой, столь близкой, знакомой
с постсоветских новогодних тусовок, картины, я вдруг расслабился. В
спину еще взволнованно дышала «Единственная», я же улыбнулся и
громко крикнул в бесконечные просторы особняка: