Впрочем, за два года я узнал очень много странного, а тогда шел
всего лишь второй день, так что куча новостей, которые лучше было
бы вообще не знать, ждала меня впереди.
К вечеру я случайно увидел, что под грязной одеждой мое тело
покрыто странными татуировками, не синими, а черными, и эти рунные
символы чем-то напоминали мне таковые на доспехах тюремщиков. А
когда я, попив воды, вытер губы тыльной стороной ладони, то нащупал
на них странные шероховатости.
Через пару минут ощупывания и напряженного шевеления мозгами я с
ужасом осознал, что это шрамы, образовавшиеся вследствие того, что
когда-то кто-то зашил мне рот.
Причем меня потрясло вовсе не подобное варварство: гораздо
страшнее был вопрос о том, когда это я успел обзавестись зашитым
ртом и когда это раны успели зажить. По всему выходило, что у меня
из памяти напрочь выпал здоровенный кусок времени.
На третий день я сделал попытку поговорить с самим собой на
чужом языке – и мне это внезапно удалось.
Что еще более удивительно – мой тюремщик Каросс неохотно пошел
на контакт, должно быть, его раздражали мои постоянные крики.
Правда, информации мне удалось почерпнуть не так уж и много.
Перво-наперво я спросил его, что это за место и почему я тут
очутился.
- Зачем ты спрашиваешь то, что и сам знаешь? – спокойно ответил
он.
- Я бы не спрашивал, если б знал!
- Хм… Это тюрьма для таких, как ты. И ты, что логично, попал
сюда за свои грехи.
- За какие грехи?! – возопил я. – Ведь я же отсидел за фокус с
карандашом!!
- Без понятия, что за фокус – но в списке только лишь опознанных
твоих жертв – около шести тысяч имен.
Я выпал в осадок секунд на десять, а потом спросил, каких таких
жертв.
- Тех, кого ты убил, - был мне ответ.
- Я убил шесть тысяч человек?! Что за бред! Нонсенс! Да я и
дней-то столько не прожил!!
- Ты спросил – я ответил. Это все?
Это, конечно же, было далеко не все, но примерно на девяносто
процентов вопросов – то есть на все, кроме самых неважных – я
получал один и тот же ответ, сказанный с одними и теми же
интонациями: зачем я спрашиваю то, что якобы и так знаю.
Под конец паладин Каросс – хотя о том, что он паладин, я узнал
позже – сказал мне:
- Если ты и правда ничего не помнишь и не знаешь – я усматриваю
в этом высшую божественную справедливость. Твои жертвы тоже не
знали, за что ты сделал с ними то, что сделал.